— Присаживайтесь, молодой человек! — указал рукой на стул Новоборцев, не желая выслушивать его входной рапорт. Иван сел и уставился на полковника. Огромного роста, широкоплечий, рыжеволосый. Глаза голубые и пронзительные. Лицо усеяно веснушками.
— Расскажите, молодой человек, что там произошло у вас в туалете! — потребовал полковник.
— Товарищ начальник штаба! Ну, видите ли, там произошла не совсем приличная сцена…, - промямлил Иван.
— А вы не бойтесь. Рассказывайте все, как было, поподробней. Представьте себе, как-будто разговариваете с товарищем, равным по званию!
Иван приступил к делу. К тому времени он так наловчился излагать суть произошедшего, так ловко передавал выражения лиц участников смешной сцены, что ни один нормальный человек не смог бы спокойно выслушать его.
Новоборцев захохотал уже с первых минут. — Как? Команда «смирно» никогда не помешает? — перебил он Ивана. — Это он так сказал?
— Да, — ответил Зайцев и невозмутимо продолжал. Новоборцев смеялся от души, вытирая носовым платком выступившие на глазах слезы. Зайцев в этот момент делал паузу. Когда военачальник успокаивался, он продолжал, как ни в чем не бывало…
Наконец, история подошла к финишу. Раскрасневшийся начальник штаба успокоился и задумался. — А как выглядело лицо у полковника? — неожиданно спросил он.
Об этом Зайцев ничего не сказал. Он постеснялся открыто высмеивать высокого начальника. Но отвечать было необходимо. — Знаете, товарищ полковник, — сказал осторожно Иван. — Инспектор весь надулся, покраснел и так широко раскрыл рот, что из него даже потекла слюна…
— Как? Раскрыл рот?! — взревел Новоборцев. — Ха-ха-ха! Потекла слюна! Надулся! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Надо рассказать командиру! Ха-ха-ха! Позвоним в главк! Ох-хо-хо! — И он, сделав знак рукой Зайцеву, что тот свободен, продолжал смеяться, забыв обо всем.
Зайцев вернулся в свой кабинет и рассказал Потоцкому о поведении начальника штаба.
— Ту, иоп твою мать! Осталось только, чтобы сам командир тебя вызвал! Вот уж раздули пожар! — возмущался начпрод.
Но, слава Богу, Иван не понадобился командиру части. Генерал удовлетворился сообщением о случившемся от других, более высокопоставленных лиц. Спустя несколько дней Потоцкий рассказал Зайцеву о том, что на одном из совещаний у командира части, когда подводились итоги московской проверки, генерал с торжеством говорил, что вот, дескать, «присылают сюда всяких карьеристов, которые даже не знают воинских уставов, в результате чего попадают в разные смешные ситуации». Оказывается, полковник-инспектор был недоброжелательно настроен по отношению к командованию части и приехал собирать на генерала «компромат».
— Видишь, ты удачно, так сказать, «попал в струю»! — сказал Потоцкий. — Но смотри, будь в дальнейшем осторожен. Как говорится: «да минует нас…и барский гнев и барская любовь»!
После обеда, в привычные три часа дня, Зайцев пришел на встречу со Скуратовским.
— Что там у вас случилось в туалете? — поинтересовался майор.
— И ты, Брут! — с грустью подумал Иван и коротко рассказал надоевшую ему историю.
— Да-а, вот видишь, каких дурачков присылают, порой, из Москвы! — усмехнулся майор. — К сожалению, в высших сферах иногда появляются такие люди, которые не укрепляют, а лишь позорят нашу систему! Впрочем, это не наш вопрос, — он перешел к делу. — Как там у вас дела в роте накануне Нового года?
— Все нормально, — ответил Зайцев.
— Есть какая-нибудь информация?
— Да, конечно, — поспешно сказал Иван, зная, что в противном случае, ему придется писать под диктовку очередную «липу». — Я готов записать новые сведения.
Майор с радостью протянул ему чистый лист бумаги.
На этот раз Зайцев пользовался информацией уже из другой брошюры, взятой накануне в библиотеке, ибо предыдущая книжица была полностью исчерпана.
«Философия на службе империализма» — так назывался новый источник изречений «антисоветски мыслящих» товарищей Зайцева.
Иван открыл блокнот с цитатами из брошюры. — Я делаю краткие записи, чтобы не забыть! — сказал он в оправдание своих действий. Скуратовский понимающе кивнул головой: он прекрасно знал всю технологию проводимой работы.
Короче говоря, теперь Туклерс и Балкайтис стали подниматься до уровня и крупнейших буржуазных философов. Туклерс постепенно достиг не только уровня Канта, Гегеля и Ницше, но, вероятно, даже превзошел их, впитав в себя самые «реакционные» взгляды перечисленных ученых. А Балкайтис стал сторонником человеконенавистнических взглядов Мальтуса, оправдывавшего войны и любые стихийные бедствия.