— Не волнуйтесь, товариш капитан, — заверил его Зайцев. — Речь ваша вполне корректна и ничего лишнего в ней нет. Наоборот, вы будете выглядеть очень прилично. Вы же сами говорили, что прежний командир был к вам недостаточно внимателен? Вот и покажите, что, несмотря на это, вы сохранили к нему чувство уважения и даже…любили его!
— Ну, ладно, ты, пожалуй, прав, — пробормотал Розенфельд. — Коли это будет так выглядеть, значит, доклад подойдет. Молодец!
Прошло еще несколько дней. Надо сказать, что примирение Зайцева с Розенфельдом сразу же привело к успокоению старослужащих солдат. Их злоба и ненависть как-то незаметно улетучились. Ни гневных взглядов, ни грубых реплик в адрес Зайцева никто больше не бросал. Все шло тихо и спокойно. Октябрь подходил к концу, и до увольнения в запас оставались считанные дни.
Как-то перед обедом в кабинет продснабжения позвонил Подметаев. — Зайдите ко мне, товарищ Зайцев, — сказал он, — мне нужно с вами поговорить!
Иван подскочил и быстро пошел к военачальнику.
— Что случилось, товарищ майор? — спросил он после взаимных приветствий. — Неужели какое-нибудь происшествие?
— Нет, — улыбнулся Подметаев. — Я просто хотел попросить тебя сделать одно доброе дело!
— Какое?
— Видишь ли, завтра нам предстоит торжественное собрание, связанное с проводами нашего бывшего командира части на пенсию и нужно выступить, ну, скажем, с небольшим докладом, от имени солдат воинской части…
— Но ведь от нашей роты уже будет выступать представитель — сам капитан Розенфельд! — возразил Зайцев. — Так неужели нельзя подыскать кого-либо другого вместо меня?
— Нет, товарищ Зайцев, — покачал головой Подметаев, — никто не сможет тебя заменить! Ты у нас — самый лучший оратор из всех солдат части! Соглашайся!
— Ну, коли так, то почему бы мне не выступить? — кивнул головой Иван. — Хорошо, я подготовлюсь, только сделаю все, как смогу. И чтобы потом не было ко мне претензий!
— Что ты? О чем речь! — обрадовался Подметаев. — Никаких претензий мы вам не собираемся предъявлять! Говорите от души!
Зайцев вернулся в свой кабинет.
— Ну, что, опять там что-нибудь случилось? — спросил Горбачев. — Неужели наши товарищи снова что-то натворили?
— Нет, Ваня, — ответил Зайцев. — Просто Подметаев попросил меня выступить завтра с докладом в честь отправленного на пенсию командира.
— Так ты уже писал доклад?
— Ну, и что? Придется подготовить еще один! Понимаешь, генерал Гурьев очень хорошо ко мне относился. Я уважаю его. Вот поэтому мне и следует выступить на собрании!
— Но ведь тебе же завтра дежурить по штабу? Получается, что сразу же после собрания придется идти в наряд!
— Собрание состоится утром и навряд ли долго продлится. Впрочем, даже если бы я сейчас уходил в наряд, все равно пришел бы выразить свое уважение командиру. Под его руководством прошла моя служба, и я всю жизнь буду его помнить!
— Ну, что ж, коли так, тогда готовься к выступлению. Раз генерал — человек достойный — тогда ты полностью прав!
Зайцев вытащил из стола несколько листов бумаги. Склонившись над ними, он начал набрасывать черновик будущей речи.
…Первого ноября к десяти часам утра зрительный зал клуба наполнился военнослужащими. В президиуме расположились все высшие военачальники. Возглавляли стол старый и новый командиры части, сидевшие рядом.
Торжественный ритуал начал замполит части полковник Прохоров. Как обычно, он обрушился на «американский империализм, буржуазную идеологию и растленный образ жизни западных псевдодемократий».
Потом политработник проанализировал бедственное положение трудящихся капиталистических стран и постепенно перешел к советской действительности.
— Мы живем в стране всеобщего равенства, демократии, истинного народовластия, — говорил он, — и только такой строй, как наш социалистический, способен создать нормальные, человеческие условия жизни! Именно этот строй создал и воспитал целую плеяду выдающихся мыслителей, педагогов, врачей, полководцев! Среди этих талантливых людей и наш дорогой командир, глубоко уважаемый нами товарищ Гурьев Юрий Николаевич! Весь его жизненный путь — от простого солдата до командира крупной воинской части — отмечен славными делами…, - И Прохоров стал перечислять заслуги своего бывшего начальника. Монотонный, убаюкивающий ритм речи замполита усыпляюще подействовал на солдат. Многие из них стали зевать и «клевать» носами. Зайцев почувствовал как у него смежились веки, и он как-то неожиданно отключился от происходившего…Вдруг кто-то резко толкнул его в бок. Иван очнулся и подскочил. — Иди, тебя вызывают на трибуну! — пробурчал сидевший рядом Балобин. — Не жди повторного приглашения!