В поле, далеко друг от друга, стоят маленькие старенькие самолеты авиачасти «Красные крылья». Они похожи на игрушечные. Вдали над ними — красноватые голые арагонские горы.
— В последний раз нас бомбили вчера, — рассказывает командир. — Мы беззащитны. У нас одна только посадочная площадка. Вырыть в камне убежища для самолетов невозможно. Наши машины — старые «бреге». Сто шестьдесят — сто восемьдесят километров в час. Немцы и итальянцы делают не меньше четырехсот. Нечего и думать о том, чтобы дать им бой. Над нами они летают на бреющем. Вчера разбили две наши машины. Стоим за загородкой из камней и смотрим, сжимая кулаки. Не так много машин у нас осталось. Их ближайший аэродром в двадцати пяти километрах — десять летных минут…
Летчикам отдан строгий приказ: при встрече с врагом садиться на ближайшее поле и ни в коем случае не вступать в безнадежный бой. Радист беспрерывно принимает сообщения и сводки. «Враг летит на север» — летчики бегут к аппаратам и вылетают на юг. «Враг возвращается на свой аэродром» — летчики, летят ему вслед: они успевают уйти, прежде чем он снова поднимется в воздух. «Враг летит к вам» — боевая тревога, снимают чехлы с пулеметов, а летчики шепчут проклятья: подняться и уйти они не успеют.
Папки с фотографиями: Уэска, Сарагоса, Бельчите, аэродромы, дороги, траншеи… Разведывательная служба целой армии ведется на старых полуразбитых «бреге»…
— Мы мечтали о воздушных боях, о бомбежках, о поддержке нашей пехоты. У нас замечательные люди. Испанцы, французы, англичанин, негр. Опасность, риск, погода — мы не знаем этих слов. Не надо повторять и слова — дисциплина, долг, товарищество. У нас есть кантина — доход летчики решили отдавать госпиталям. Доход с киносеансов — школе соседней деревни, детям на бесплатные завтраки. Был один случай пьянства. Товарищеский суд оказался строже любого трибунала: прогнали человека с аэродрома. Открыли свою починочную мастерскую: летчики, механики, рабочие, солдаты — сами исправляем поломки и повреждения. Хозяйство развели — кур, баранов. Теплые куртки делаем из шерсти наших овец, своими руками. Мы почти ничего не стоим республике. А машины… машины мы сами делать не можем…
— У республики есть новые машины. Может быть, вы их тоже получите.
— Нет, — спокойно отвечает командир, красивый сорокалетний подполковник. — Новые машины нужны под Мадридом. Их слишком мало. Наш фронт тихий. Мы будем летать на этих. Пока они не разобьются. На нашем фронте авиация есть только у фашистов. Мы не оружие армии, мы только ее глаза. Беззащитные глаза. Но лучше быть беззащитным, чем слепым.
10
На обратном пути мы снова подъехали к морю. Перестали дуть холодные арагонские ветры. Становилось все теплее. Опять нарядная и спокойная Барселона и цветные полоски на окнах. Директор гостиницы спрашивает: «Как вам понравилось?» — как будто я ездил в туристическую поездку. Не очень-то радостны впечатления от арагонского фронта. Я хотел рассказать все Антонову-Овсеенко, но он предупредил мой рассказ, спросив:
— Повидали горя?
Неожиданно для самого себя я ответил:
— Не только горя.
— А-а, — протянул Антонов. — Ну, тогда хорошо.
Он вдруг сгорбился и показался мне гораздо старше, чем раньше.
— Война всегда выглядит не так, как ожидаешь. Приходить в отчаяние легче всего. Каталония — часть Испании, но Испания — часть Европы. А что, если мы с вами присутствуем при начале второй мировой войны? Это будет еще не завтра, но, видимо, будет. Много еще тяжелого увидим и не все доживем до спокойных дней. Вы сказали: повидал не только горя. Вот из этого и растет победа. Как зерно. Его и не видно под снегом и под землей, а оно пробивается. Ну и что же, что зима суровая и долгая? Надо только помнить, что для испанцев такая зима особенно непривычна. Вам повезло: вы сразу увидали самое страшное. А зерно прозябает и расцветет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Между провинциями Валенсией и Куэнкой лежит глубокая лощина. Серпантинная дорога петляет без конца, и подверженных морской болезни начинает мутить. Когда в ноябре 1936 года правительство Кабальеро решило, что Мадрида не отстоять, предполагалось, что республиканская армия, отступая, остановится и закрепится здесь.
Лощину почему-то охраняют матросы. Они трижды проверяют пропуска: при въезде, внизу и при выезде. Необходимо специальное разрешение. С особыми трудностями получают его женщины: есть приказ, запрещающий приезд в Мадрид без крайней необходимости.