Коридоры, аудитории. В одной стоит кафедра, а на доске выписано длинное латинское изречение. Полукруглый актовый зал с уходящими вверх рядами. У окна стол, за которым на торжественных собраниях философы спорили о духе и материи. Теперь на столе стоит пулемет и на одной-единственной ноте говорит о жизни и смерти.
Перед философским факультетом — марокканцы. Когда они звались маврами и владели Испанией, у них были свои замечательные философы. А фашисты владели медицинским факультетом всего восемь дней, но успели уничтожить огромную библиотеку. Эти испанцы знали об испанской культуре, пожалуй, меньше, чем марокканцы о мавританской.
Среди республиканских солдат есть студенты, но нет ни одного слушателя философии. На вопрос, кто работал в этом здании до войны, откликается столяр. Он все пытается стереть царапину, оставленную на столе пулеметом.
Спускается ночь. В окопах сменяются часовые. Сменившиеся ложатся на холодный мокрый пол. Ветер гуляет по коридорам, врывается в окна. Усталая солдатская голова падает на греческий фолиант. Лейтенант смущенно шепчет:
— У нас еще не было времени собрать все книги. Когда мы выбили фашистов и увидали, что здесь делается, мы вызвали специалистов. Они отобрали особо ценные экземпляры и увезли. Но мы хотим собрать все. Если эти книги и не так ценны, все-таки по ним можно учиться.
Перестрелка нарастает. Ночные караулы нервничают. Люди сжимают винтовки и всматриваются в темноту. Два солдата с винтовками между колен уселись в дальнем углу. Заслон из кирпичей скрывает свет огарка. Один водит пальцем по книге и медленно складывает слова. Другой поправляет его.
— Среди нового пополнения много неграмотных, — объясняет лейтенант. — Ученик — крестьянин, а учитель — музыкант.
4
В Риме, в Париже каждый камень — это история. В Мадриде тоже, только история наших дней.
«Здесь упала первая бомба». «Вот казармы Монтанья» (в них засели фашисты и отстреливались, когда повсюду в Мадриде мятеж был уже подавлен; народ взял эти казармы штурмом). «Тюрьма, — здесь тоже засели фашисты». «Здесь упал первый артиллерийский снаряд» (стрелять по городу фашисты начали, когда убедились, что не могут взять его, и когда республиканская авиация отняла у них небо). Даже Дон-Кихот и Санчо Панса, укрытые мешками с песком, кажутся солдатами в окопе.
Машина останавливается на высоком берегу Мансанареса за домами. Дальше надо идти пешком.
Широкий спуск к мостит. В одном из двухэтажных домов штаб соединения, занимающего Карабанчель — предместье по другую сторону реки.
Нас ведет заместитель командира бригады, майор маленького роста, с черной бородкой и лукавыми глазами, с неизменной улыбкой. Все зовут его «майор Ино» (сокращение от «Иносенте», что значит «невинный»).
— Кажется, фашисты несогласны с тем, что я такой уж невинный, — повторяет он, видимо, привычную остроту, и солдаты, тоже привычно, смеются. Но потом майор говорит: — Я мадридский рабочий. Я в самом деле был невинный: верил, что, когда Народный фронт победит на выборах, никто не сможет ему сопротивляться. Фашисты меня просветили. — Он снова смеется. — Будем надеяться, на свою голову.
Мы спускаемся на мост, идем вразбивку — по мосту часто стреляют; мы тоже пережидали, пока не закончится очередной обстрел. Мост широкий. Здесь в ноябре республиканцы контратакой отбросили фашистов. Внизу река, вернее, широкий ручей. Из воды торчат камни. И вот мы в Карабанчеле.
Сперва это совершенно непонятно.
Улицы залиты солнцем, но пусты. Движение идет через дома. Стены проломаны, полы разобраны, дома, этажи, квартиры, садики соединены в один бесконечный ход сообщения. Мы спускаемся в подвалы, поднимаемся на вторые этажи, идем параллельно улицам. В комнатах — шкафы, кровати, столы. На стенах фотографии — ребенок в распашонке, молодая в фате, старик с бородой. А стены наполовину разрушены.
Улица перегорожена мешками с песком. Солдаты сидят перед бойницами на стульях, в плетеных креслах — мебель они вытащили из домов. Встать перед баррикадой во весь рост — значит получить пулю. Фашисты за такой же баррикадой метрах в двадцати — тридцати. Если вернуться в дом, сделать несколько шагов и подойти к окну, то нашу баррикаду видно примерно так, как видит ее враг. Солдаты поднимают тщательно сделанное чучело. В чучело тотчас впиваются пули.
Ни одного дома с уцелевшей крышей. Ни одного стекла в окнах.