Конечно, Ленинград узнал куда горшее. Но льющаяся кровь — это всегда кровь. Кроме того, Ленинград был после Мадрида. И, главное, Ленинград узнал победу. Одну. Окончательную.
Знал победы и Мадрид. Но не окончательную. Я хочу напомнить о первой (если не считать подавления мятежа в июле 1936 года). Это будет рассказ с чужих слов, в те дни я не был в Испании. Однажды я собрал у себя нескольких мадридцев, коммунистов и беспартийных, журналистов и военных. Вот что они рассказали мне о 7 ноября 1936 года, когда почти весь мир думал, что Мадрид должен пасть через несколько часов.
6
Пятого ноября у заставы святого Анхеля, в рабочем квартале, упал первый снаряд. До тех пор Мадрид бомбили только с воздуха. Снаряд разворотил мостовую и повредил стену. На стене остался плакат:
«Республика Советов боролась одна, окруженная врагами со всех сторон, и рабочие Петрограда отстояли родной город. Мадридцы, последуйте их примеру!»
Днем над городом показались самолеты. Они шли низко и сбросили не бомбы, а белые листочки. Люди подбирали их и читали:
— «Мадридцы, республиканская авиация с вами».
Это были первые современные (не старая рухлядь, не переделанные транспортники) республиканские самолеты. Люди на улицах кричали от восторга, как будто летчики могли их услышать. Люди махали шляпами и платками, как будто летчики могли их увидеть. Люди плакали, потому что не могли сдержаться, потому что почувствовали, что в небе есть защита.
За первым воздушным боем следили сотни тысяч глаз. Республиканский истребитель, маленький, с тупым носом — его тотчас прозвали «чато» («курносый»), и название осталось навсегда — стремительно пошел на врага. Враг перевернулся в воздухе и начал расти на глазах, беспомощно падая. Трамвайная проволока задрожала от радостных криков толпы.
«Курносый» по-испански — ласковое слово. Это были самолеты «И-15». И летчики на них были тоже «курносые».
Батальон «Ленинград» формировался на улицах. Добровольцы просто-напросто входили в ряды. Бил барабан. На перекрестках произносились короткие речи. Потом батальон двигался дальше. Медленно, вырастая на ходу, он шел в окопы, вернее, на линию огня, потому что окопов еще не было.
К вечеру выяснилось, что есть два батальона «Ленинград», сформировавшихся одинаково, но в разных кварталах.
Шестого мятежники ворвались в Карабанчель. Комитет компартии Карабанчеля забаррикадировался в своем помещении. В соседних домах засели мятежники. Коммунисты могли бы отступить. Но они решили остаться. У них было мало патронов и вовсе не было еды. К вечеру их окружили. Мимо проходили все новые вражеские части. Но осажденные не верили, что Мадрид может быть взят.
Седьмого должен был выйти специальный номер «Мундо обреро» («Рабочий мир» — мадридская коммунистическая газета), посвященный годовщине русского Октября. Столы редакции были завалены фотографиями, книгами, брошюрами. Журналисты лихорадочно писали статьи. Номер хотели сделать большим и роскошным. В полдень шестого пришел приказ: «Все коммунисты — на фронт».
На улице «передовик» спросил фельетониста:
— Ты умеешь стрелять?
— Нет. А ты?
«Передовик» пожал плечами. Оба вскочили в трамвай и поехали на фронт. Вагон был переполнен «милисианос». Фельетонист попросил одного из них объяснить ему, как стреляют из винтовки.
— Ты тоже мобилизованный? Смотри, вот так.
Милисиано неловко вскинул винтовку, рука сорвалась, раздался выстрел, пуля пробила вагонное стекло.
— Так вот как раз не так, — рассмеялся милисиано. — Я ведь сам стреляю со вчерашнего дня. Я водопроводчик и тоже получил приказ.
Правительство Ларго Кабальеро, никого не предупредив, уехало в Валенсию. Один журналист случайно увидел, как автомобиль премьера отъехал от министерства. Кабальеро оставил письмо генералу Миахе, начальнику «Хунты обороны Мадрида». Не будь журналиста, оно было бы вскрыто только на другой день, журналист вошел в кабинет и нашел письмо на столе. В письме предлагалось удерживать город пять дней.
Враг был уже в Западном парке, в Каса де Камио. Со стороны Карабанчеля ему оставалось только перейти Мансанарес, чтобы оказаться в городе.
Штаб обсудил все возможности обороны и боев на улицах. Военные робко предложили встречный план: продержаться в городе не пять, а семь дней. На большее никто не рассчитывал.
Везде росли каменные баррикады. По городу трудно было пройти. Баррикады были толщиною в полметра. Строили их сами мадридцы, разворачивая мостовую. Штаб не командовал, он только санкционировал. Никому не известные люди, те, кого так общо называют «гражданами», не желали выполнять приказ Кабальеро. В штабе боялись нарушить его, в городе его не хотели знать. Не хотели его знать, и коммунисты, находившиеся в «Хунте обороны Мадрида».