Фашистский главнокомандующий генерал Мола обещал угостить иностранных журналистов чашкой кофе на Пуэрта дель Соль. Свою он собирался выпить, не сходя с лошади.
Была ночь, темнота. Из боязни привлечь внимание вражеских летчиков у курящих вырывали изо рта сигареты. А в высоких окнах богатых домов, обращенных к Университетскому городку, предатели подавали световые сигналы врагу.
Тяжело ухали орудия. Слышалась частая перестрелка. Стреляли и в самом городе: «пятая колонна» (название придумал Мола, наступавший четырьмя колоннами, и оно тотчас стало крылатым) запугивала обывателей, подстреливала одиночных солдат и рабочих.
В ночь на седьмое не спал весь город. Звонкие голоса заспорили с перестрелкой:
Это молодежь шла на фронт и пела песню Пятого полка, созданного коммунистами в первые дни после мятежа.
Офицеры, комиссары, депутаты, делегаты осаждали штаб. Никто не знал, где правительство и кто — власти Мадрида. Люди спрашивали у засыпавшего от усталости адъютанта:
— Какие у нас силы?
— Неизвестно.
— Сколько оружия?
— Свободных триста винтовок. Впрочем, они, кажется, уже распределены.
— Где танки?
— На фронте. Точно не знаю. Там, где грозит прорыв.
— Где он грозит?
— Везде.
Зато в доме ЦК компартии точно знали, где нужны люди, даже если у них не было винтовок. Прорыв действительно грозил везде, и потому здесь не выжидали, а организовывали оборону. Все свободные члены ЦК сами уже давно были на фронте.
В комитете Карабанчеля ночью считали патроны. Старый рабочий усмехнулся:
— В крайнем случае, на себя — не больше одного.
Седьмого «Мундо обреро» все-таки вышел. Его выпустили журналисты и наборщики, которые на фронте были бы только обузой. Газетчики, расходясь из редакции по радиусам, через час попадали на фронт, вернее, на фронты и пробирались по окопам, едва лишь намеченным.
Фашисты жгли книги в библиотеках Университетского городка. Они собирались обойти национальный дворец и прорваться на улицу Алькала — дальше уже прямая дорога через весь город. Белая лошадь Молы нетерпеливо стучала копытом. Фашисты уже бежали по Толедскому мосту.
Здесь их встретили солдаты Пятого полка и Первая интербригада (одиннадцатая по своему официальному счету в испанской армии). На середине моста фашисты сошлись с республиканцами в штыковом бою и впервые смешались и отступили. Республиканцы залегли на мосту. По мосту била артиллерия. Прилетела фашистская авиация. Дома Карабанчеля разваливались в прах.
Танки, трудившиеся днем и ночью, снова выползли на линию в Западном парке. Фашисты пытались поджечь их, бросая бутылки с керосином и поднося факелы. Они ударили в тыл одному из танков, когда он проскочил их первую линию и пошел на вторую. Танк повернул обратно, съехал одним боком в окоп и пошел так, давя все на своем пути.
Потом танкисты открыли дверцу.
— Жара, — сказал один.
Было холодно, но в танке температура доходила до шестидесяти градусов.
— Спать хочется, — сказал другой. — Третью ночь работаем.
— Ладно, — сказал командир, Герой Советского Союза П. Арман, — закурим по «Казбеку» и пошли заправляться. Только бы не застрять. А день не кончен.
— День? — спросил водитель. — А который, собственно, день мы их утюжим?
— Там разберемся, — ответил Арман. — На отдыхе подсчитаем.
В городе огромные полотнища колыхались на ветру: «В семнадцатом году СССР один разбил всех своих врагов…»
Трамваи шли на фронт. Грузовики, автомобили, танки шли на фронт. Люди шли на фронт.
Фашисты еще раз попытались покончить с республиканским аванпостом Карабанчеля. У осажденных едва-едва хватило патронов, но атаку они отбили. И когда враги отступили, а на улице, перебегая, показались вдали республиканцы, в окне появилась девушка. Она громко кричала. Ее оттаскивали внутрь — фашисты еще стреляли по окнам, — она уцепилась за раму. Ее глаза сияли, она ничего не слыхала, она кричала одни и те же слова: