Крейсер круто повернул и, набирая ход, пошел на запад.
— Скажите там брюнетам, что они могут выползти на палубу!
После встречи с англичанами капитан выровнял курс. Суда стали попадаться все чаще. Большинство было торговых. Огромные флаги полоскались на носу и на корме. Все старались предупредить о своем нейтралитете.
В полдень над «Счастьем Картахены» на большой высоте прошло девять самолетов. Кто-то сказал, что это фашисты летят на бомбежку. Соледад Груэса мгновенно побледнела, крупные слезы покатились из ее глаз.
— Через полчаса кто-нибудь умрет… — повторяла она.
Ее утешали. Майор Андрес уверял ее, что капитан предупредит прибрежные селения по радио. Но слезы все сыпались, а глаза женщины блестели виноватым блеском, отчего она удивительно хорошела.
— Когда они сразу появляются, — оправдываясь, сказала она, — это не страшно. Но когда видишь, что они куда-то летят с привешенной к крыльям смертью… и сбросят ее, когда захотят… а ты ничего не можешь сделать… Ребенок родится, и надо будет думать только об одном: как бы уберечь его от бомбы…
Наконец она вытерла слезы и застенчиво рассмеялась:
— Я очень глупая. Я не за себя испугалась. Я подумала, что они летят на Барселону.
— Они летят в другом направлении, — храбро солгал Андрес.
Матросы завели граммофон, и через минуту Соледад тормошила Андреса:
— Такой молодой, такой обворожительный майор, а танцует, как курица!
Помощник капитана, напевая и подтанцовывая, с веселой улыбкой обходил пассажиров.
— Сеньоры, два коротких свистка с капитанского мостика, и все военные, все брюнеты прячутся в трюм. Два коротких.
— Опять англичане?
Помощник улыбался еще шире.
— Все возможно. А может быть, и хуже. Подходим к Майорке.
— Но там итальянцы! — крикнул Контрерас. — Там база фашистской авиации! И флота!
— Совершенно верно. Ничего не поделаешь — большая дорога. Вы даже увидите берег, сеньоры. Знакомых вы вряд ли узнаете, но порт разглядите.
И помощник, подтанцовывая, уходил к другим группам.
На палубу, щурясь, вышел заспанный, взъерошенный человек в измятой голубой рубашке с высоко закатанными рукавами, в галифе, открывавших щиколотки, в ночных туфлях на босу ногу. У него было загорелое, очень чистое лицо, быстрые черные глаза и черная борода. Он долго смотрел на палубу, как будто не понимая со сна, где он. Потом он потянулся изо всех сил и зевнул сладко и громко. Помощник капитана подошел к нему и заговорил с неожиданной почтительностью. Незнакомец рассмеялся, показав ослепительные зубы. Его смех был так заразителен, что Соледад, оказавшаяся невдалеке, но не слыхавшая разговора, тоже рассмеялась.
— Цыган-конокрад, — не то с осуждением, не то с восхищением сказал Контрерас.
Незнакомец хлопнул помощника по плечу и сказал на всю палубу, нисколько не форсируя голоса:
— Из всей твоей сказки мне жаль только одного: что на самом деле мы бананов не везем. Я их уже два года не ел.
Андрес пристально всматривался в нового пассажира и затем радостно воскликнул:
— Да это же действительно «Цыган»!
«Цыган» было прозвище известного командира республиканской армии. Пассажиры окружили его. Сверкая белками и зубами, чувствуя всеобщее восхищение, он так же громко говорил помощнику капитана:
— Сынок, я уже отоспался. Я отоспался за год и следующей ночью отосплюсь за второй. В трюме мне делать нечего. Я хочу дышать воздухом, а не пылью. А если ты полагаешь, что у фашистских летчиков есть время рассматривать, какого цвета моя борода, то они увидят на вашей палубе что-нибудь не вполне шведское и кроме нее.
— Приказ капитана, — бормотал смущенный помощник. — Дисциплина…
«Цыган» снова расхохотался. Вместе с ним хохотали все: пассажиры, матросы и сам помощник.
— На этой лохани они учат меня дисциплине! Сынок, для меня это увеселительная прогулка! Первый отдых за два года! И ты хочешь, чтобы я просидел его в трюме!
— Но фашисты… — еще раз, хотя и очень робко, заикнулся помощник.
— А я плевал на них! Я видел больше фашистских самолетов, чем ты чаек. Вот сеньору уведи, она может испугаться, а жизнь ее дорога, она подарит нам нового испанца, который родится свободным.