— Ну, как, поймал?
— Есть, поймал.
У всех как гора с плеч свалилась. Дальше дело пошло на лад, хотя вечера были пасмурны, звезд не было видно, зато днем можно было брать высоту солнца.
Чукчи не переставали навещать лагерь. Их любознательность была неиссякаема. Если Васильев стоял у инструмента и производил наблюдения, то и они старались обязательно заглянуть в трубу; если он уходил принимать сигналы, они и здесь сопутствовали ему. Подпускать чукчей близко к инструменту во время наблюдения было нельзя, но после работы Васильев давал им посмотреть в диковинную трубу, и они с большим удовольствием рассматривали солнце.
Как-то вечером трое из них попросили показать им луну, и когда Васильев удовлетворил их просьбу, они остались несказанно довольны. Если случалось принимать при них радиосигналы, то они с таким уважением относились к этому делу, что даже выходили из палатки и молча ожидали конца работы. Каждого вновь прибывшего они предупреждали о необходимости соблюдать полную тишину. Надо заметить, что все же чаще всего чукчи приходили не только ради любопытства, по с совершенно определенной целью — попить чайку.
Вскоре выяснилось, что чукчи большие любители спиртных напитков. Один из них заметил валявшуюся около палатки бутылку с денатуратом для гипсотермометра. Чукча подошел к Перваку и осведомился:
— Спирт варкен (пьем спирт)?
Первак замотал головой.
— Спирт уйна (спирта нет).
Чукча не хотел верить и, показав на валявшуюся бутылку, просил отдать ее ему. Вася Первак применил все свое «красноречие», чтобы убедить, что спирта нет; он руками и ногами показывал, что случится, если выпить эту жидкость.
— Чаучуккамака (чукча умрет)!
Может быть, чукча и понимал сказанное, но все же настаивал на своем и, не получив просимого, ушел крайне огорченный.
Дети с утра до поздней ночи, мурлыкая себе иод нос заунывные чукотские песни, собирали вокруг палатки голубицу, бруснику, морошку и приставали к Перваку, прося его учить их русскому языку. В часы досуга Вася подолгу занимался с ними счетом. Ребята усаживались в кружок и начиналась хоровая декламация: «один» — показывает палец, «два» — отгибает другой, «три» и так далее. Дети старательно повторяли, а когда доходили до десяти и все пальцы были отогнуты, Первак задавал вопрос:
— Сколько?
Дети неизменно повторяли то же слово «сколько».
Счет начинался, и так повторялось без конца. В конце концов все ребята так хорошо натренировались, что часто можно было слышать в их кругу русский счет.
Работа по определению астрономического пункта приходила к концу, и не сегодня-завтра отряд должен был двинуться дальше. Ожидали приезда Скляра и переводчика, которого он обещал захватить с собой. Как-то вечером со стороны залива раздался ритмичный стук мотора, и через полчаса кавасаки вошел в лиман и стал на якорь. На берег перебрались в лодке Скляр, коллектор Кирюшина и переводчик Гриша. С полным вечерним приливом Скляр и Кирюшина на кавасаки уехали вверх по реке, где у фактории они должны были разгрузиться и ждать прибытия всего отряда. Встреча намечалась дней через восемь — десять.
Утром следующего дня Васильев с отрядом вышел в поход. Впереди шли Семен и Первак, за ними, с куском юколы за поясом, брел Гриша, Васильев замыкал шествие. Первое время группы двигались на небольшом расстоянии одна от другой, но постепенно интервалы между ними росли. Больше всего отставал Васильев, останавливаясь для зарисовки берега. В один момент он подумал, что ребята решили закусить, но почему-то усиленно машут ему руками и как будто его зовут. Прибавил шагу.
— Что случилось?
— Лошадь у Гриши завязла, не можем ее вытащить.
Недалеко в вязкой глине лежала на одном боку лошадь и, выбившись из сил, не могла высвободиться без посторонней помощи. Глина, в которой застряли ее ноги, была так вязка, что люди с трудом вытаскивали из нее сапоги. Кругом, кроме невысоких кустиков, не было крупной растительности. Решили рубить кусты и из них устроить помост, чтобы можно было ходить около лошади. Бедное животное! Сколько раз оно пыталось вырваться из этого месива, но все его попытки были тщетны, и оно только глубже уходило в глину. Лошадь перестала биться, и ее налитые кровью глаза как-то безразлично блуждали по сторонам. Сеня предположил, что у лошади сломаны ноги, так как она лежала в очень неестественной позе. Пристрелить ее было самым легким делом, но заменить лошадь в этих краях было невозможно, и потому решили попытать счастья вытащить ее из трясины. Долго и упорно рубили кусты, и когда набросанные ветки стали выдерживать двух человек, принялись, за неимением лопат, подкапываться под круп лошади голыми руками. Удалось просунуть под лошадь веревку. Оставалось совместными усилиями сделать последнюю попытку. Гриша, как более легкий, пошел вперед.