Такие старики обыкновенно пишут свои мемуары, или какия нибудь воспоминания, а около них также мирно подростает третье поколение, и греются обиженные жизнью люди.
Особенно хорошо бывало в домике Ивана Гаврилыча по вечерам: в камине потрескивает веселый огонек, лампа под широким абажуром освещает собравшуюся компанию около стола, всякий занят своим делом, и без конца переливается тихий и задушевный разговор о разных разностях. Пудель Лящик греется у огня до обморока, в гостиной Мотренька брянчит на фортепиано, Агаѳья Семеновна пощелкивает вязальными спицами, а Иван Гаврилыч разсказывает что нибудь из своих воспоминаний или громит европейскую политику. В комнате так уютно и хорошо, особенно зимой, когда на дворе трещит тридцатиградусный мороз или метет сердитая пурга. Одна Анна Петровна нет-нет и вздохнет: для нея нет разницы между гражданской частью и военным званием, оба сына одинаково дороги.
Д. Сибиряк.
(Продолжение будет).
"Восточное Обозрение", No 5, 1887
ДВА ХОХЛА.
РАЗСКАЗ.
(Окончание).
II.
Жизнь в домике Ивана Гаврилыча много скрашивалась еще присутствием стараго друга Филиппа Осипыча Шинка" рейка, который исправно являлся сюда кажиый вечер, чтобы поговорить о Малороссии, сиграть в робер и поесть какой нибудь хохлацкой постряпеньки. Политикой Филипп Осипыч не занимался: а, ну, ее к лысому бису! Когда он входил в переднюю, то под его ногами половицы начи вали жалобно скрипеть: дюжий бил человек, настоящий "драбант", как называл Иван Гаврилыч своего друга. Если Филипп Осипыч не приходил вечером, все начинали чувствовать, что как будто чего-то не достает, хотя сам по себе друг дома меньше всего на свете заботился о развлечении других: ввалится в комнату, мотнет головой и засядет на диван, откуда уже не шевельнется до самаго момента, когда все отправляются "трохи закусить". И говорить Филипп Осипыч не любил кроме своей поговорки, которую повторял каждый раз, когда входил в гостиную: "Про вовка промовка, а вовк у хату". Все обязательно смеялись, и сам Филипп Осипыч тоже, разглаживая свои серые усы. Ходил он в каких-то невероятных балахонах, бриль подбородок, а шею затягивал шелковой черной косынкой, как это делали ветхозаветные приказные. Крупное лицо с большими глазами дышало упрямством и спокойствием.
-- Самый упрямый чоловж,-- характеризовал своего друга Иван Гаврилыч в глаза и за глаза:-- як индык...
Филипп Осипыч только улыбался и потряхивал головой. Сам Иван Гаврилыч тоже был упрям и большой формалист, хотя эти два качества самым удивительным образом переплетались у него с добротой. Они были знакомы давно, еще по заводской службе-Филипп Осипыч в крепостное время был заводским кассиром.
Когда устроивались маленькие хохлацкие праздники, в роде малороссийской каши, какой нибудь необыкновенной бабы, необыкновеннаго борща и запеканки,-- Филипп Осипыч являлся самым желанным гостем, и без него праздник был не в праздник, потому что никто так не умел поесть, выпить и похвалить тароватую хозяйку. Анна Петровна даже краснела в ожидании "апробации" и решения Филиппа Осипыча.
-- Тильки недобро люди не пьють... говорил этот "сведущий человек", смакуя запеканку или варенуху.-- На самисеньке дно пав...-- прибавлял он, выпивая старинный серебряный стаканчик.-- Оце гарно! А в менетака голова, то не зашумить с разстопляной смолы, якой в пекли чорты гришных мучат...
По части всякой хохлацкой стряпни Анна Петровна была великая мастерица и притом кого нибудь угощать у нея было в крови, особенно из своей хохлацкой братии, провертывающейся в Сибири. Хохлов откапывал где-то Филипп Осипыч и вел к Анне Петровне, как домой, а там уж и праздник готов -- и варенуха, и галушки, и вареники, и еще варенуха, и неизбежная каша. За едой долгие "розмовы" про свою Украину, а потом импровизированный праздник заканчивался общей просьбой: