-- Дядечку, Пилип Осипыч, заспивайте... "В конци гребли", "Ой я пэщастный...", або то.
Особенно в таких случаях неотступно приставала к "дядечку" белокурая Мотренька и тащила его за рукав к своим фортепианам, на которых и розыгрывала хохлацкия песенки. Эта Мотренька была очень миленькая девочка с круглым личиком, светлыми глазами и писаными бровями,-- она особенно любила Филиппа Осипыча и даже плакала, когда он "заспивал" своим сохранившимся тенориком.
-- Ото цяця... писанка!-- точно ворковал старый хохол, поглаживая Мотреньку по голове.-- А не то таке заспивать, крашанка!
Пел Филипп Осипыч, как поют все хохлы -- неособенно хитро, но с большим увлечением, так что даже сам Иван Гаврилыч начинал моргать глазами и дергал себя за усы. "Оце велико лихо"... бормотал он, насасывая трубку. Обыкновенно посмеиваются над хохлацкой чувствительностью, но мне именно эта черта в их характере особенно нравится: в них, в этих хохлацких слезах, так и чувствуется то южное тепло, какого не достает нашим сибирским жестоким нравам. Затем в хохлацких семьях дети стоят гораздо ближе к большим, как было и в данном случае: Мотренька и Филипп Осипыч были настоящими друзьями, и у маленькой хохлушечки всегда было в запасе теплое ласковое словечко для большаго "дядечку". Нужно было видеть их вдвоем, когда они серьезно разговаривали о разных разностях -- получалась самая идиллическая картина, а старушка Анна Петровна с довольной улыбкой указывала на них:
-- Побачьте, як старое в малым гомонить...
Нельзя сказать, чтобы мы, сибиряки, не любили своей отчины, но нам не достает хохлацкой теплоты и той специальной закваски, какую дает только семья. Я подолгу наблюдал ту же Мотреньку, бредившую своей Украиной, которой даже не видала. Это глубокое чувство запало в детскую душу при самой подкупающей обстановке, оно пройдет чрез всю Мотренькину жизнь и передастся Мотренькиным детям. Любовь к своей родине -- великая сила.
-- Отчего вы не едете в Малороссию?-- несколько раз спрашивал я Филиппа Осипыча.-- Человек вы свободный...
-- А так... поздно немножко,-- отвечал он, опуская глаза.-- Я ведь из крепостных... Нас прогнали на Урал еще в сороковых годах, прямо на заводы. Я чуть помню
Украину... Мать так и зачахла, ну, а я выбился в люди. Сначала был в конторе разсылкой, потом казачком, а потом попал в служители, значить в контору. Тут уж, конечно, было легко, хотя это крепостное время всем доставалось... да.
Мы уже сказали выше, что Филипп Осипыч не отличался особенной разговорчивостью и обладал способностью красноречиво умолкать в самом интересном месте.
Жил он в маленькой избушке, на краю города, где у него был свой огород и садик. Всем хозяйством заведовала какая-то дальняя родственница, которая при гостях не показывалась. У старика, кажется, были маленькия средства, и он проживал их, не заботясь о будущем. Да и много ли ему было нужно при его скромных потребностях, тем более, что сибирская жизнь замечательно дешева: птица своя, рыбу Филипп Осипыч ловил сам, а остальное идет в пол-цены. Не знаю, как в других местах, но, попадая на Урал, хохлы быстро сживаются с нашими порядками и, большею частью, остаются здесь навсегда.
Каждое лето но утрам можно было видеть на реке лодку с двумя белыми рыбаками -- это удили рыбу Иван Гаврилыч и Филипп Осипыч, одетые в свои летние балахоны. Оба были страстные охотники до рыбной ловли, да и занятие подходило к хохлацкой флегме: сиди по целым часам и смотри на поплавок. Рыбы попадалось мало, но это не мешало получать большое удовольствие совершенно даром, да еще на свежем воздухе. Иногда стариков сопровождала Мотренька, и ея широкополую соломенную шляпу можно было разсмотреть за версту. Эти "рыбалки" особенно сближали рыбаков, а по зимам давали обильную тэму для безконечных разговоров где нибудь около огонька. О Мотреньке и говорить нечего -- она прыгала каждый раз, как коза, когда заходила речь о поездке на рыбалку.
Когда на берегу показывалась Ѳедопя или сама Анна Петровна, значит было пора возвращаться "до дому", где уже ждал утренний чай, а за ним почти непосредственно следовал ранний обед с свежей "юшкой" из только-что пойманной рыбы.
Вообще, жизнь этих хохлов выделялась в маленьком городке, и многие завидовали хохлацкому уменью жить так хорошо на самыя маленькия средства. Если приходил в церковь Иван Гаврилыч, непременно появлялся там и Филипп Осипыч; если Филипп Осипыч шел в клуб, Иван Гаврилыч уже не отставал от него, хотя такия путешествия случались крайне редко. Мне лично оба хохла очень правились, как и их спокойная жизнь с^известной созерцательной подкладкой, чего не было в других семьях: идешь к ним и вперед чувствуешь себя хорошо. И Ѳедопя, не смотря на свой хмурый вид, кажется ласковой, и Лящик лезет целоваться, и голос Анны Петровны доносится откуда-то из глубины кухни, где она гремит своим кухонным снарядом, и Мотренька выскакивает на встречу с своей ласковой улыбкой.