Два иностранных свидетельства XVI в. о славянах, русских, о церковнославянском и русском языке
Ценные факты о языковой ситуации в русских (восточнославянских) землях в XVI в., содержащиеся в латинском трактате 1517 г. польского историка Матвея из Мехова (Матвея Меховского) (Матвей Меховский, 1936), уже были предметом нашего рассмотрения (см. Толстой, 1976, с. 189—190; Толстой, 1988, с. 115—116; наст. изд., с. 159—160). Однако в предшествующей работе они были изложены и анализированы лишь частично, что позволяет нам снова вернуться к этой теме. К тому же, аналогичный материал в латинских сочинениях итальянца Антонио Поссевино (Поссевино, 1983), иезуита, папского посланника, дипломата и знатока Руси и Польши, еще не подвергался специальному анализу. Поэтому есть основание попытаться также выделить этот материал из общей суммы исторических и этнографических свидетельств, содержащихся в трудах ученого иезуита, и взглянуть на него под историко-лингвистическим и этнонимическим углом зрения.
Иностранные славянские и неславянские хронисты имели достаточно четкое представление об историко-культурном, этническом и языковом единстве славянских народов задолго до XVI в. В XVI в., в эпоху польского «сарматизма» и далматинского «иллиризма», эти представления стали еще более яркими и полными. Матвей Меховский в своем «Трактате» в завершающей части раздела о вандалах, аланах писал об автохтонности славян, расселенных в разных землях: «Надо заметить, в-четвертых, что поляки, богемы, свевы и все славянские племена от потопа до нашего времени остаются на своих местах, в коренных своих владениях, а не прибыли откуда-нибудь из иных мест, как сообщает польская хроника и хроника богемская». В итоге он свидетельствовал: «Заметим, в-пятых, что славянская речь весьма распространена и широко употребляется во множестве стран и областей. Сюда принадлежат: сербы, мизии, расции или булгары и боснийцы (Serui, Misii, Rasci seu Bulgari et Bosnenses), ныне покоренные турками. Точно так же — далматы, кроаты, паннонцы, славы, карны, богемы, моравы, силезийцы, поляки Великой и Малой Польши, мазовиты, померанцы, кассубы, сербы, рутены, московиты (Dalmatae, Croatae, Pannonii, Slaui, Carni, Bohemi, Moraui, Slesitae, Poloni Maiores et Minores, Mazouitae, Pomerani, Cassubitae, Sarbi, Ruteni, Moskouitae). Все это — славы и винделики (Slaui et Vindelici) и занимают они обширные области. Теперь, впрочем, уже и литовцы говорят по-славянски. Сюда же относятся нугарды, плесковиты и огульки (Nugardi, Pleskouienses et Ohulci): смотри их хроники и космографии» (Матвей Меховский, 1936, с. 78—79, 158).
Кратко комментируя приведенный отрывок, поясним, во-первых, что в русском тексте мы сохранили перевод либо транслитерацию С. А. Аннинского, издавшего в 1936 г. по-русски и по-латыни «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского, во-вторых, что Матвей Меховский дал достаточно точное и не слишком дробное деление южных, западных и восточных (именно в такой последовательности) славян на народы или этнические группы (большие и малые). Сербы у польского хрониста разделены на сербов и расциев. Этноним «расции» происходит от названия древней и на Балканах (с VI в.) исконной сербской земли Рашки (Rascia), располагавшейся в пределах нынешней Черногории и части соседних земель. Но «рацами» венгры называли сербов еще и в недавнем прошлом, и под ними могли подразумеваться и сербы, мигрировавшие в земли венгерской короны, т. е. в Венгрию и Хорватию, однако союз seu (или) указывает на то, что Матвей Меховский расциями называет боснийцев, а мизиями — болгар. В таком случае к южным славянам он причисляет болгар, сербов, боснийцев, хорватов и славов (вероятно, словенцев), присовокупляя к ним далматинцев — теперешних хорватов и других славянских жителей Далмации, паннонцев — тех же теперешних хорватов и, возможно, сербов, живущих севернее течения р. Савы и Дуная[1], и выделяя в среде словенцев карнов (Carni — краинцы), т. е. жителей Верхней и Нижней Краины — центральной зоны современной Словении. Поляки, как и следовало ожидать от польского хрониста, также описаны подробно. На польской этнической территории выделены четыре крупные группы — силезцы, мазовшане, поляки Великопольши и Малопольши, упомянуты примыкающие к ним кашубы и поморяне. Не забыты также и лужицкие сербы (Sarbi).
Что же касается восточных славян, то они в общем перечне славянских племен и народов даны под двумя именами: «рутенов» — русских и «московитов» — жителей Московии. Для XVI в. такое противопоставление очень типично. Рутены — это западные русские (малороссы) — украинцы и белорусы, а московиты — русские Московского царства. После пояснения, что все перечисленные народы — «славы и винделики» (Slaui et Vindelici)[2], и замечания, что «уже и литовцы говорят по-славянски», называются «нугарды, плесковиты и огульки», т. е. новгородцы, псковичи и вогулы[3]. Выделение новгородцев и псковичей любопытно в свете того интереса к их диалектам, который возник в русистике в последнее время; однако, надо полагать, их упоминанию в «Трактате о двух Сарматиях» способствовала энергичная торговая и политическая деятельность этих западновеликорусских этнических групп в большей мере, чем их языковые особенности[4].
1
В другом месте, говоря о раннем расселении славян (библейской эпохи!), Матвей Меховский утверждает: «Вскоре после греков славяне завладели землями к западу: Сервией, Расцией, Далмацией, Мизией, Булгарией, Босной, Кроацией, Паннонией и Славонией (Slavi itaque… terras possederunt Seruiam, Rasciam, Dalmaciam, Misiam, Bulgariam, Bosnam, Croaciam, Pannoniam et Slauoniam)» (Матвей Меховский, 1936, с. 73, 152). Здесь указывается Славония — область севернее течения реки Сава. Не исключено, что этноним «славы» (Slaui) связан и с этой территорией, хотя он одновременно относится и ко всем славянам вообще (Hi omnes Slaui… sunt), как это наблюдается и в нашу эпоху (там же, с. 78, 158).
3
«Огульками» (Ohulci) называются вогулы — восточнофинское племя, известное сейчас под именем манси.
4
Четыре десятилетия спустя после появления книги Матвея Меховского о двух Сарматиях появились «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, в которых посол императора Священной Римской империи германского народа описывает Московскую Русь, а в связи с ней в одном пасусе весь славянский мир. Герберштейн пишет: «Славянский язык, ныне искаженно именуемый склавонским (Sclavonica), распространен весьма широко: на нем говорят далматинцы (Dalmatae, Dalmatiner), босняки (Bossnenses, Bossner), хорваты (Chroati, Chrabaten), истрийцы (Istrii, Isterreicher) и далее вдоль Адриатического моря до Фриуля, карны (Carni, Carster), которых венецианцы называют карсами (Charsi), а также жители Крайны (Carniolani, Crainer), каринтийцы (Carinthii, Khärner), до самой реки Дравы (Dravus, Traa), затем штирийцы (Stirii, Steyrer) ниже Граца (Grätz) вдоль Мура (Muer) до Дуная, мизийцы (Mysii, Mysy), сербы (Servii), болгары (Bulgarii) и другие, живущие до самого Константинополя; кроме них чехи (Behemi, Beham), лужичане (Lusacii, Lausitzer), силезцы (Silesii, Schlesier), моравы (Moravi, Märher) и обитатели берегов реки Вага (Vagus, Waag) в Венгерском королевстве, а еще поляки и русские [властвующие над обширными территориями] и черкесы-пятигорцы (Circasi-Quinquemontani, Circassen in fünff pergen) у Понта и, наконец, остатки вандалов (Vandali, Wenden), живущие кое-где на севере Германии за Эльбой. Все они причисляют себя к славянам, хотя немцы, пользуясь именем одних только вандалов, называют всех говорящих по-славянски одинаково вендами (Wenen), виндами (Windi) или виндскими (народами) (Windische)». Этому довольно пространному пасусу предшествует такое утверждение: «… Но каково бы ни было происхождение имени „Руссия“, народ этот, говорящий на славянском языке, исповедующий веру Христову по греческому обряду, называющий себя на родном своем языке Russi, а по-латыни именуемый Rhuteni, столь умножился, что либо изгнал живущие среди него иные племена, либо заставил их жить на его лад, так что все они называются теперь одним и тем же именем „русские“» (См. Герберштейн, 1988, с. 58).
Сигизмунд Герберштейн происходил из словенских земель, хорошо знал словенский язык, и это обстоятельство, наряду с другими, повлияло на то, что он стал во главе императорского посольства, направленного в Москву. Нетрудно заметить, что в приведенном описании Герберштейн подробно характеризует этническую ситуацию северо-западной части южнославянской этнической территории, различая истрийцев — жителей Истрии и далматинцев — жителей Далмации, упоминая при этом хорватов и боснийцев. Словенцы у Герберштейна перечислены полно: краинцы, или карниоланы, т. е. жители Крайны (современные «гореньцы» и «доленьцы»), карны, карсы, или венецианские словенцы (современные резьянцы, терцы, «крашцы» и др.), штирийцы, т. е. жители Штирии, и помурцы (современные жители словенских Гориц по р. Муре и «прекмурцы»), наконец, каринтийцы (корошцы), известные у Нестора Летописца еще в XII в. под именем «хорутане». Этот этноним часто распространялся на всех словенцев, и им пользовался и И. И. Срезневский в XIX в. Известно и распространение названия «краинский» на весь словенский язык и даже этнос. Немцы иногда называли словенцев, лужичан и других славян вендами, и потому и Матвей Меховский, и Сигизмунд Герберштейн пишут о вендах «или вандалах», ошибочно считая эти этнонимы однокоренными или синонимичными.
Характерно, что первая грамматика словенского языка Адама Богорича, вышедшая в Виттенберге в 1584 году, называлась Arcticae horulae succisivae, de latino-carniolana literatura, ad latinae linguae analogiam accommodata, unde Moshoviticae, Rutenicae, Polonicae, Boëmicae et Lusaticae linguae, cum Dalmatica et Croatica cognatio, facile deprehenditur praemittuntur his omnibus, tabellae aliquot, Cyrilicam et Glagoliticam, et in his Rutenicam et Moshoviticam Orthographiam continentes, Adami Bohorizh. Witebergae anno M. D. LXXXIII. Здесь среди близких словенскому — «карниоланскому, или краинскому языку», называемому так по центральной области Словении — Краине, перечисляются: московитский (Moshovitica), русский (Rutenica), польский, чешский (Boëmica), лужицкий (Lusatica), далматинский и хорватский. К тому же в том же заглавии и в книге, в таблицах Богорич различает письмо кириллическое (Cyrilica) и глаголическое (Glagolitica). Кириллическое, по свидетельству словенского грамматика, распространено в Турецкой империи у янычар, у всех боснийцев (Bossnenses), у русских (Ruteni) и московитов (Moschovitae), а глаголическое — у хорватов (Croati). Кириллическое изложено в двух таблицах — в общей и в «рутеномосковитской», глаголическое — в третьей таблице, а «латино-карниоланское», т. е. словенское письмо дано в отдельной четвертой таблице. Латино-хорватское, или латино-богемское (чешское), латино-польское или латино-лужицкое «письмо» (таблицы) не приводятся. В параллельных текстах молитвы «Отче наш» даются, однако, латинскими буквами шесть вариантов: «кириллический» (церковнославянский южнославянского образца), хорватский, польский, чешский, лужицкий, словенский (Carniolana). Любопытно, что Адам Богорич различает «языки» и этносы и даже «орфографии» — московский («московитский») и русский («рутенский»), в то время как Герберштейн этого не делает, причисляя к славянам (русским?) лишь пятигорских черкесов. Точно так же он различает «далматский» и хорватский языки, но не упоминает сербского и болгарского, называет лужицкий, чешский и польский, но не выделяет наречий моравского и силезского, как это делает его земляк Герберштейн. У Богорича нет упоминаний о словенских диалектах и интересующих нас русских наречиях. Его взгляд — взгляд с крайнего славянского юго-запада. Ему важно подчеркнуть единство славян и их языка, и потому на титульном листе грамматики помимо латинского заглавия дано изречение «Всяки язикъ спознати хоще Бога» кириллическими и глаголическими буквами, по-словенски латиницей Vsaki jezik bode Boga sposnal, что означает ‛Всяк язык (народ) спознает Бога’. В предисловии к грамматике (стр. *5, на самом деле девятая) Адам Богорич пишет о том, что Священное Писание (Sacra Biblia) существует на германском, испанском, французском (Gallica), итальянском, «вагарском» (Vagarica?), чешском (Boemica), польском (Polonica), русском (Rutenica) и московском (Moshovitica) языках. Словенцам (Carniolanis) же Новый Завет на их язык перевел Примож Трубар (Primus Truberus). Перевод Библии на словенский язык был сделан словенцем Юрием Далматином и вышел в свет тоже в 1584 г.