«Чужие» — это Апенченко, Василий Васильевич, специалист по панкреатитам профессор Александров. Свое дело они вроде бы знают, в нем совершенствуются, в работе пунктуальны и дисциплинированны. И все-таки писатель заставляет нас усомниться в их профессиональной пригодности. Ведь больные для них неразличимы, и как люди не имеют в их глазах самостоятельной ценности.
Другое дело — статистика выздоровлений и смертей. Ради общего «хорошего» показателя любому из «чужих» ничего не стоит превратить больного в подопытного кролика. Предлагая Виктору Петровичу удаление поджелудочной железы, профессор Александров, попахивая спиртовым перегаром, бодро сообщает, что провел на поджелудочной более 80 успешных операций. «…А сколько не успешных?» — внутренне содрогается Виктор Петрович, решительно отказываясь от услуг медицинского «светила».
«Чужие» замкнуты на себе — на своих успехах, карьере, благополучии. Во имя самоутверждения они способны интриговать, лицемерить, подличать, безжалостно расправляться с теми, кто кажется им конкурентом или соперником, и не испытывать при этом угрызений совести. «Зарезав» человека на операционном столе, такие не станут мучительно доискиваться, в чем они ошиблись, переживать и жалеть умершего. Но все силы употребят на то, чтобы их профессиональная репутация не пострадала.
«Чужие» для Баруздина — еще одна житейская беда, как пуля врага на войне, как злокачественная опухоль, как все, что вызывает катастрофу в людской судьбе. Во имя жизни их тоже надлежит преодолевать.
На пятые сутки после операции Вера Ивановна говорит пошедшему на поправку Виктору Петровичу: «Считайте теперь… что вы уже во втором измерении». Во «второе измерение» попадает и Олег Караваев, не помнящий родителей и первые шесть лет своей жизни проведший в обществе старой, больной бабушки в тесной московской квартире, когда перед ним распахивается неведомый прежде мир: Москва, кажущийся бесконечным заснеженный лес, многолюдье ребячьего коллектива, добрые, заботливые взрослые…
Выписавшись из больницы, Виктор Петрович шел по Москве «не спеша, словно впервые попал в этот огромный, суетливый город, и наслаждался всем, что окружало его: домами, машинами, людьми, снегом.
Может, и правда, он был сейчас во втором измерении?»
Не в том ли и смысл существования, чтобы, мужественно преодолевая угрозу небытия — не только физического, но и духовного, нравственного, — всякий раз как бы рождаться заново, вступая победителем в иное измерение жизни, более совершенное?
Не выпадают из общей системы баруздинской прозы и документально-исторические рассказы последнего времени — «Ранний вечер», «Прощание», «Платан восточный». В особой лирико-ностальгической тональности, отчасти напоминающей творческую манеру К. Паустовского, они продолжают разговор о жизни и человеке, который С. Баруздин уже четыре десятилетия ведет и с юными, и со взрослыми читателями.
Отразившиеся в этих рассказах судьбы русских поэтов С. Я. Надсона и Д. В. Веневитинова, а также француза Рене Васаля уже тем напоминают судьбы многих иных персонажей С. Баруздина — Проли Кривицкого, Сережи Шумова, Вани Дурнусова, Тони из Семеновки, Коли Лясковского, Славы Солнцева и многих других, что смерть оборвала их в самом начале молодости, обещавшей прекрасное и значительное продолжение. Семен Яковлевич Надсон умер 24 лет от роду, Дмитрий Владимирович Веневитинов прожил неполные 22 года. Героя рассказа «Платан восточный» Рене Васаля — сына переселившегося в Таврию помещика Жан-Жака Васаля — в тридцать один год сразила эпидемия холеры.
«Ранний вечер» — последняя осень и зима С. Я. Надсона, успевшего за год до смерти выпустить единственный прижизненный сборник стихотворений.
Ни стремительно прогрессирующая болезнь, ни нужда, ни злобные нападки реакции не в силах поколебать дух поэта, его нравственные устои, веру в идеалы добра, человеческого братства, справедливости.
Но поэт беззащитен перед клеветой, которую изливает на него со страниц черносотенной газеты «Новое время» В. Буренин, ренегат, порвавший с демократическими убеждениями своей молодости и перешедший в лагерь реакции. Клевета эта тем страшнее, что не получает публичного отпора от друзей Надсона. Она окончательно добивает больного, на многие месяцы приближая его гибель.
Умирая, Надсон верен себе. С ненавистью произносит он и в агонии имя врага, рвется дать бой неправде и подлости.
По-иному складываются последние месяцы героя рассказа «Прощание». В московском доме, где Веневитинов живет с матерью, братьями и сестрой, он слушает Пушкина, читающего «Бориса Годунова». Антисамодержавный пафос драмы близок юноше Веневитинову. Но он поражается и завидует безоглядной смелости Пушкина, дерзнувшего послать «Годунова» самому царю, читать публично.
Сам Веневитинов не находит в себе сил открыто бросить вызов самодержавию. Свои подлинные мысли он выражает в не предназначенном для печати стихотворении «Родина». И при этом мечтает о карьере в Министерстве иностранных дел, уезжает из дорогой ему Москвы в Петербург, чтобы не упустить перспективное «место» в Азиатском департаменте министерства, выслуживается перед начальством.
В рассказе раздвоенность Веневитинова противопоставлена цельности Пушкина. И в отрицании Пушкин остается гармоничным: для него родина не только «барство дикое», но и народ-труженик, носитель и хранитель устоев нравственности и добра. Тогда как Веневитинова, в силу его душевно-нравственной раздробленности, бросает из крайности в крайность — от внешней подобострастной лояльности к мрачному отрицанию, в котором есть только отвращение и горечь и нет пушкинской любви к народу, к жизни самой по себе:
Веневитинов посылает текст «Родины» Пушкину. Ему кажется, что стихотворение должно понравиться автору «Бориса Годунова». Уже смертельно больной, он продолжает ждать ответа Пушкина. Но несмотря на гениальность афористичных строк: «В России самая земля считает высоту за дерзость», — Пушкину едва ли мог быть близок пафос стихотворения Веневитинова.
Мрачным пророчеством звучат слова директора департамента, где служит Веневитинов: «У него смерть в глазах. Он скоро умрет». В контексте рассказа обреченность поэта — это обреченность человека, утратившего цельность, сраженного страхом перед жизнью, перед необходимостью выбора, перед борьбой с открытым забралом. Прощание, вынесенное в заглавие рассказа, — это прощание с бескомпромиссной революционностью юности, с той верой в торжество солнца над тьмой, которую дает человеку ощущение органической сопричастности жизни родной земли, своего народа.
Бесстрашно идет по жизни Рене Васаль. Он знает свою цель; он жаден и неутомим в познании диковинной для него русской природы и быта. Ради того, чтобы описать необыкновенных размеров платан, он готов проехать весь Крым. Он мечтает написать книгу о том, что откроется ему, уроженцу Бретани, в России. Столь же отважен, решителен он и в любви, когда встречает юную Катю Русанову. Его смерть от холеры похожа на гибель в бою.
Главное в биографии писателя — его книги. Однако со времен Горького писательское затворничество у нас не в почете. С. Баруздин работал в редакциях детских журналов, был секретарем правления Союза писателей России; многие годы он — секретарь правления Союза писателей СССР. Уже давно возглавляет он журнал «Дружба народов». Он живет в литературе и литературой, ее интересами, ее судьбой. Здесь его кровно касается решительно все: журналистика, начинающие авторы, маленькие и взрослые читатели, международные писательско-издательские связи, борьба за талант, за торжество правды в искусстве, отпор бездарности, демагогии, халтуре.