Уже поздно вечером, изрядно приняв на грудь , но еще не потеряв соображалки , Курт с Василием сидели и дымили за разгромленным столом; на скатерти блестели винные лужицы, а тарелки с едой были утыканы разномастными окурками.
–Я остаюсь в Московском военном округе ,-счастливо зевнув, проинформировал однокашника Топорков.
–А я еще не знаю ,- загадочно нараспев произнес Курт , поднимая вверх указательный палец, – у меня есть один Бог в моей стране, ему и решать. Скорее всего, останусь при Генеральном штабе вермахта , а впрочем, чего там думать, злодейка-судьба сама распорядится нами, ее , судьбу, напополам не переломишь…
Вегер взглянул на часы. На черном циферблате зеленые фосфорные стрелки сошлись на цифре двенадцать. Неожиданно Курту пришла в голову идея оставить о себе добрую память, и он безо всякого чувства сожаления отстегнул металлический браслет и протянул «котлы» другу:
—Возьми Василек, на память. Швейцарские, идут – тютелька в тютельку.
Растроганный Топорков, никогда не носивший наручных часов, даже прослезился:
— Спасибо, друг! Только я могу ответить карманными, - и с этими словами он полез в потайной карман галифэ, вынув оттуда старинные круглые часы с гравированной крышкой, на которой была сделана надпись: «Дорогому внуку от деда»
Василий очень хорошо помнил тот еще не далекий тридцатый год–именно тогда, шесть лет назад, в честь окончания средней школы и подарил ему дедушка эти часы, которые ходили исправно и верно служили все эти годы. А самому деду эти часы достались еще в первую мировую от капитана Кутепова , который после революции принял участие в белогвардейском движении и вскоре получил генеральский чин.
Курт с гордостью принял подарок и , разливая остатки вина в бокалы, предложил:
—Давай, Василий, выпьем за то, чтобы никогда на этой земле не было войны, а мы, служивые люди, лишь охраняли рубежи своих стран…
…Предприимчивый швейцар ресторана подсуетился и, когда бравые, подвыпившие офицеры выходили глубокой ночью на улицу в сопровождении смазливых девиц , раскрыл перед ними двери стоящих одна за другой машин. В первую сели Курт с Марийкой, а во вторую – Василий с Лелькой. Обоим парам предстояло продолжение затянувшегося праздника , и лишь Николай Корнеев, обиженно козырнув друзьям, свернул за угол и штормовой походкой поплелся в офицерскую общагу, тогда как два «ЗИМа», разрезая желтыми фарами летнюю темень, разбежались в разные концы по ночной, расцвеченной огнями Москве…
************************************************* 19 апреля 1942 года, г. Могилев. Городское управление ГЕСТАПО…Телефоны на письменном столе заливались разноголосьем. Сидевший в кресле с гауптштурмфюрер , не успевал отвечать на звонки. Вчера рыскающие в лесных дебрях партизаны, пустили под откос эшелон с живой силой и бронетехникой, вот почему на «уши» были поставлены не только армейский гарнизон и комендатура, но и городской бургомистрат и полевая жандармерия.
Будь проклят тот день, когда я согласился на это назначение,– подумал про себя гауптман и , щелкнув зажигалкой, запалил новую сигарету. Он вспомнил, как хорошо начиналась его офицерская карьера в Берлине еще задолго до претворения в жизнь гитлеровского плана «Барбаросса». Тогда его, молодого дипломированного офицера, поставили на интересную и перспективную работу в главное артиллерийское управление Генерального штаба Вооруженных Сил Рейха. Все складывалось для него счастливо. В тридцать седьмом году он вступил в национал-социалистскую партию фюрера, в том же году познакомился с очаровательной певицей Моникой, молодой исполнительницей шлягеров, вскоре ставшей его женой. И уж совсем почувствовал он себя на седьмом небе, когда супруга осчастливила его поочередно очаровательными малышами – мальчиком и девочкой. Малышка родилась 31 августа тридцать девятого , в аккурат, накануне вооруженного вторжения в Польшу. Капитан еще тогда был обер- лейтенантом и командовал батареей в Потсдамском гарнизоне. О широкой кампании на Восток разговоров было невпроворот , однако слухи о перемирии с Советами вскоре превратились в реальность, и в прессе, голосом разбуженных от зимней спячки пчел, зажужжали о заключенном в Москве пакте о ненападении. Как же велик оказался гений фюрера , что он не поверил старому усатому лису и упредил его в инициативе... Офицер гестапо еще раз поднес зажигалку к потухшей сигарете и, сладостно выпустив колечками струйки сизого дыма, продолжал вспоминать.
Новый 1941 год принес новое назначение. Гауптман не верил в Его величество случай, скорее всего, сыграли берлинские связи, в любом варианте об этом остается только догадываться. Сразу же после празднования Рождества он получил циркуляр прибыть в распоряжение имперского управления безопасности, находящегося в ведении рейхсфюрера Гиммлера и стать его представителем при штабе.