Заработать ей действительно удалось довольно много. После Драгарики был Койгиль, потом Барт — довольно крупный город, по сравнению с теми, где им приходилось останавливаться раньше. Здесь жил очередной «сочувствующий» — на жильё тратиться не пришлось.
В последний вечер в Барте Элья, Лэрге, Мароль и Жерра сидели в одной из комнат того гостеприимного дома, где им повезло прожить последние пару дней. Комната была небольшая, небогато обставленная, но довольно уютная. Элья понимала, что это, возможно, последний островок цивилизации перед долгой сложной дорогой — денег на воздухоплав они уже собрали, поэтому дальше будет только путешествие до станции, практически по бездорожью, если верить Грапару, потом перелёт — и море. Поэтому Элья блаженствовала: она сидела на забавном полукруглом диванчике, упираясь спиной в мягкий валик, и лениво разминала босые ступни, горевшие после танца на последней площади.
В комнату бодрым шагом вошёл Грапар с газетой в руках.
— Ну как? — спросил он у Эльи.
— Всё хорошо, — улыбнулась та.
— Тогда всем спать, завтра на рассвете выходим.
— Что пишут? — сидевший в кресле Лэрге кивнул на газету в руках Грапара.
— Вести из столицы. Хочешь почитать?
— Хочу.
Грапар хмыкнул и отдал ему последний выпуск бартовских «Голосов».
Лэрге неспешно развернул газету.
— Тебе же сказали: спать, — не выдержал Мароль.
— Я пока не хочу спать. — Глаза Лэрге скользили по строчкам.
— А по-моему, ты просто пытаешься всем продемонстрировать, что никто тебе не указ. Хотя казалось бы — ты ведь не сам свою фамилию заработал, с чего бы тебе нос задирать?
— Начинается, — проворчал Грапар. — Мароль, у тебя просто пунктик. Понятно, что ты с некоторых пор терпеть не можешь дворян, но не стоит отыгрываться на своих товарищах. Что прошло — то прошло.
Лэрге сидел с таким видом, как будто разговор его не касался вовсе. Прочитал первую страницу, перелистнул. Взгляд на Мароля граф не поднимал.
— А с каких пор ты не любишь дворян? — поинтересовалась Элья у музыканта.
Мароль неопределённо хмыкнул и, откинувшись на спинку кресла, принялся набивать трубку табаком.
— Да был один… — отозвался он. — Учились вместе. В музыкальном. Ну, он как-то раз вывел меня из себя — так же важничал, как наш Лэрге — я и врезал ему как следует. А дворянчик этот возьми да и выхвати шпагу. Буйный тип попался, у них вообще ведь не приветствуется на безоружного нападать. Бесчестно, видите ли… А этот таки пырнул меня пару раз — я еле выкарабкался потом. Меня отчислили, его нет. Просто потому, что у него была фамилия. Дворянская, а не заработанная. То есть, ни он, ни его семья ничего не сделали для того, чтобы к нему относились как-то по-особенному. И всё же именно так к нему и отнеслись. А меня выкинули на улицу. Вот с тех пор и не люблю.
— Какой ужас! — воскликнула Элья. — И ему совсем-совсем ничего не было? За такое положена Королевская Тюрьма! Мне как-то раз господин Дертоль рассказывал одну историю…
— Ничего ему не было, — буркнул Мароль. — Потому что «равенство» в Татарэте — это только красивое слово, фантик, скрывающий пустоту, если не что похуже…
— Перебивать даму нехорошо, — рассеянно заметил Лэрге, переворачивая очередную страницу.
Музыкант, обычно невозмутимый, так и остолбенел: замер в кресле, изумлённо выпучив глаза. И вдруг его лицо свирепо исказилось:
— Слушай, ты…
— Так-так, стоп, — Грапар примирительно поднял руки. — Мароль, в самом деле, нельзя же по одному недоумку судить обо всём шемейском дворянстве!
— Да ты на него посмотри, он же издевается, — процедил Мароль. — Хорошим манерам он ещё меня учить будет… Он же всех нас ни во что не ставит! Предложи я ему свою трубку, наверняка откажется, побрезгует — как же, холоп, плебей!..
— Почему же… — Лэрге положил газету на подлокотник кресла. — Если предложишь, закурю.
У Мароля брови взлетели вверх.
— Ты ведь не куришь, — заметил он.
— Вот и ответ, кто из нас двоих брезгливый.
— Да нет, бери… — Мароль привстал, протягивая трубку, и граф без колебаний её взял.
— Ты с ума сошёл? — спросила Жерра. — Не хватало нам второго курильщика! О себе бы подумал — это ведь чистый яд!
— Не волнуйтесь, Жерра. — Лэрге поднёс к трубке спичку, и табак вспыхнул с лёгким шипением. — У меня иммунитет.
— Буду я ещё за идиотов волноваться, — буркнула Жерра и отвернулась, чтобы не видеть этого безобразия.
Мароль сел, откинувшись в своём кресле, и его тонкие губы изогнулись в усмешке. Он смотрел на графа с интересом, как на невиданное насекомое. Впрочем, все так на него смотрели.
Лэрге же курил, как ни в чём не бывало. Он был практически неподвижен, шевелилась только рука с трубкой и, по всей видимости, губы, только губ было не видно — таким густым был выходящий из трубки дым. Сквозь облака этого дыма белело, расплываясь, лицо графа, казавшееся в этот момент странно чужим, и иногда поблёскивали глаза.
В затопившем комнату молчании Лэрге поднялся на ноги, подошёл к окну и распахнул створки. Наверное, вспомнил, что двоим из них ещё спать в этой комнате — а именно, Элье и Жерре. Струйки дыма проворно заскользили прочь, всасываясь в заоконную темноту.
— Крепковато, — заметил граф в тишине.
— Ну ещё бы, — хмыкнул Мароль.
— Спасибо. — Лэрге подошёл и протянул ему трубку. Потом повернулся так, чтобы его видели все присутствующие. — Разрешите откланяться. Если завтра выходим на рассвете, то и правда, пожалуй, стоит выспаться. Доброй ночи.
Элью, как обычно, пропустили к умывальнику первой — в прохладную, наполненную лиственным ароматом ночь. Подошедшее вплотную лето тихонько приветствовало мир соловьиной трелью. Вот-вот разольётся по земле солнечным жаром, отразится в ярких крышах Аасты, взобьёт белые облака, под которыми стремительное путешествие на монорельсовой тележке будет ещё более чудесным, чем обычно…
Она не сразу вспомнила, что Ааста осталась в прошлой жизни.
Тряхнула головой — мечты рассыпались и опали на траву вместе с каплями колодезной воды.
Пора было возвращаться в реальность.
Поджидая Жерру, чтобы погасить кристаллы, Элья от скуки (и немножко от любопытства) взяла оставленную Лэрге газету. Вдруг какие-нибудь вести из дворца?
Однако, если такие в газете и были, до них Элья не добралась, прикипев взглядом к первой полосе.
«КРОВАВОЕ УБИЙСТВО В ДОМЕ ИЗВЕСТНОГО СЫЩИКА», — гласил заголовок.
Глаза Эльи заскользили по строчкам:
«В Аасте конец живого месяца ознаменовался страшной смертью молодого человека по имени Маррес, сына известного столичного сыщика Сагро Ловора. По предварительным данным, смерть Марреса стала итогом ссоры, произошедшей между ним и его младшим братом Гереком. Младший Ловор, отличающийся крайней вспыльчивостью, опрокинул на брата стеклянный шкаф для хранения посуды. Так как шкаф был очень тяжёлым, то без магических способностей, коими Герек Ловор хоть и не умеет пользоваться, но всё же обладает, по-видимому, не обошлось. Сагро Ловор, прибежавший на место происшествия, обнаружил младшего сына над трупом старшего. От увиденного детектива хватил удар, и на данный момент состояние его здоровья…».
— Элья, давай спать. — В комнату вошла Жерра. — Завтра вставать рано. Что ты там читаешь?
— Убийство… — пролепетала Элья. — В Аасте…
— Кто-то из твоих знакомых?
— Да нет…
— Ну, тогда нашла чем удивить. Ложись, я погашу свет.
Элья легла, но сна у неё не было ни в одном глазу.
Фамилия друга господина Дертоля, которую Элья тщетно старалась вспомнить в разговоре с Грапаром, была Ловор.
Какое странное и страшное совпадение.
8
«Станция воздухоплавов» — это, пожалуй, было сказано слишком громко. Воздухоплав там имелся всего один, причём по нему было видно, что создан он был как минимум десяток лет назад. Впрочем, корзина выглядела очень прочной, а на потемневших от времени, но всё же явно крепких верёвках, висели недавно обновлённые шары из парусины. Пилот — бородатый дядька в смешной тёмной шапочке, сам похожий по форме на шар — без сомнений, хорошо следил за своим транспортным средством. На затерянной посреди леса полянке (добрых полчаса шагать пришлось) стояла сараюшка, куда пилот неоднократно бегал перед отлётом, принося и унося какие-то инструменты и детали оснастки. Наконец, одобрительно похлопав ладонью по бортику — словно собаку по загривку потрепал — он забрался в корзину и дал знак всем остальным поступить точно так же.