— Я пытаюсь обмануть судьбу…
— Ты бредишь?!
Жерра подскочила к нему. Её тёмные глаза метали молнии, лицо было искажено гневом. Грапар долго вглядывался в это лицо, думая, насколько она искренна сейчас в своей ярости, и осталось ли в душе этой женщины что-то ещё. Ему показалось, что осталось, и он сказал:
— А ты сможешь её убить, Жерра? Ты ведь знаешь, пара капель крови нужны только для первого обряда. Но ведь потом будет и второй.
Не прогадал: меж тонких бровей пролегла горестная складка.
— Мы же договорились, — шепнула Жерра, уже безо всякой злости. — Мы же договорились: никакой жалости… Она хорошая, очень хорошая. И я привязалась к ней. Но втравливать этого убогого — значит, подвергать дело ещё большему риску…
— Я буду следить за ним. И Макора поможет.
Жерра пристально смотрела на него, и взгляд этот становился всё подозрительнее.
— Ты чего это, а?
Грапар молчал.
— Ой, дура-а-ак… — протянула Жерра с толикой разочарования. — Ой, дурак… Слабак… Как же ты умудрился? Я доверилась тебе, как человеку, который может продолжить дело Тарема… Мне казалось, в тебе есть стержень, сила… Мне казалось, ты сможешь…
— Я смогу, — оборвал её Грапар. — Я сделаю всё, что должен сделать. И клянусь тебе, если моя затея не удастся, я сам возьму в руку жертвенный нож.
— Так уж и сам?
— Сам. Но… позволь мне хотя бы попробовать.
— Ты наш лидер, — едко отозвалась Жерра. — Что же ты у меня позволения спрашиваешь?
В коридоре послышались шаги.
— В общем, у меня всё готово, — громко сказала Жерра. — Мне только нужна будет…
Дверь приоткрылась, и в комнату вошла раскрасневшаяся Элья с полотенцем на голове. Она удивлённо приостановилась на пороге.
— Дверь за собой закрой, — велела ей Жерра. И продолжила, как только подруга выполнила её просьбу: — Мне только нужна будет лаборатория. Там, на месте.
— Что-что, а лабораторию я могу тебе гарантировать, — улыбнулся Грапар.
И, пожелав обеим девушкам спокойной ночи, вышел из комнаты.
10
Ещё один город появился, просуществовал и исчез, подобно наваждению — и вот, спустя пять дней, они проникли в дымчато-зелёное марево перелесков. Древний лес простирал свои щупальца далеко на северо-запад; говорили, здесь раньше были болота, созданные богом Стафиром для того, чтобы власти предержащие оставляли в них тех, кто преступил закон — и им же осушённые, когда оказалось, что слишком много невинных сгинуло в этих водах.
Однако ничто не напоминало о мрачном прошлом этих мест в разгаре ясного летнего дня. Молодой лес пах зеленью и отогревающейся землёй, звенел птичьими трелями, переплетал солнечные лучи. И какое же удовольствие было шагать по невысоким пологим холмам, выискивая в буйном разнотравье призрак извилистой тропинки, который, впрочем, довольно быстро пропал.
— Ничего, не заблудимся, — уверенно сказал Грапар. — От поляны с деревянным идолом идёт Осиновая Дорога, а поляна должна быть вон за той рощей… если я правильно помню.
— Осиновая Дорога? — не понял Лэрге.
— О, это задумка лодочников, — усмехнулся Грапар. — Они оберегают местонахождение своего порта, но деньги-то нужно зарабатывать… поэтому в каждом близлежащем городе сыщется с пяток посвящённых, которые расскажут про Осиновую Дорогу. Её найти довольно просто, если знаешь, что искать. А искать нужно отметки, вырезанные на осиновых стволах. Если по ним ориентироваться, выйдешь к нужной пристани. Старайтесь не отставать — Арлейна просила не обращаться к зеркалу, пока будем в Белоборе. Да даже если обратимся, она не откликнется — уйдёт подальше в Зеркальные Глубины… В этом лесу слишком сильные магические возмущения, по её словам. Ткани миров, дескать, истончились до невозможности, лезет всё подряд…
— А ты откуда знаешь об Осиновой Дороге? — спросил Лэрге.
— Сопротивление довольно часто пользуется этим портом. А я там всё-таки не последний человек… Уф. — Он расстегнул пуговицы на куртке. — Вот ведь жарища…
Лес вокруг сгущался, заросли становились всё непроходимей. Только в берёзовой роще, светлой, как бальный зал, идти стало полегче.
А за рощей была обещанная поляна.
Здесь все остановились, разглядывая стоявшую в центре невысокую фигуру из дерева. Равеса идол не заинтересовал нисколько, но он встал вместе со всеми, хоть и немного поодаль. Он слегка раскачивался с пятки на носок, как бы в ожидании. Элья к тому моменту уже оставила надежду подружиться с этим нелюдимым парнем, которого искренне жалела. Другие тоже сторонились Равеса, не выказывая, впрочем, открытой враждебности. Только Грапар был с ним очень терпелив и вежлив, да ещё Лэрге иногда пытался поддерживать подобие светской беседы — видимо, по привычке. Зато благодаря именно его ненавязчивым расспросам, удалось узнать, что фраза о «повелении богов» была не для красного словца: Великий Халитху начал разговаривать с Равесом ещё в интернате, в те минуты, когда тот прятался от старших воспитанников и их увесистых кулаков в чулане для швабр. С тех пор каждый раз, когда Элья смотрела на парня, у неё болезненно сжималось сердце: она неизменно видела перед собой забитого перепуганного ребёнка, сидящего в темноте в обнимку с каким-нибудь старым веником и видящего перед собой просторы благословенной Эйголы. Вот и сейчас она жалостливо нахмурилась, глядя, как Равес, умевший общаться исключительно с Халитху, старается держаться подальше от людей.
Поляну окутывала такая тишина, будто её и не обступал шелестящий лес. Смолкло вдруг и пение птиц.
— Странное место… — заметила Жерра.
Элья кивнула.
— Непростой, должно быть, идол… — сказала она.
Наученная горьким опытом, девушка не стала близко подходить к деревянному изваянию, хотя Грапар сказал, что перед ними не творение Великих Архитекторов, а что-то куда более древнее. Впрочем, в это верилось с трудом: идол выглядел так, будто был только что вырезан неизвестным мастером — время практически не коснулось его, даже дерево почти не потемнело. На голове божка красовалась странная корона с зубцами разной длины, глаза были узкие, как две щёлочки, а на губах играла несколько кривоватая, но даже, пожалуй, располагающая улыбка.
— Это какой-то древний бог? — спросила Элья.
— Это Болотный Король, — ответил Грапар. — Видимо, идол остался с тех времён, когда здесь ещё были топи. Древние люди поклонялись ему, как божеству, хотя, на самом деле, Болотный Король — вид белоборской нечисти… Ну, то есть, сейчас белоборской, а раньше нечисти и здесь было навалом.
— Он выглядит совсем не страшным, — заметила Элья. — Даже улыбается.
Жерра фыркнула:
— Ну ещё бы, ведь это идол.
— Я видела идолов в книжках, — обиделась Элья. — Они жуткие совершенно. Помнишь, нам в школе объясняли, что идолы должны были внушать страх? А этот какой-то неправильный.
Жерра пожала плечами.
— Среди местных он был самым любимым, — заметил Грапар. — И это притом, что именно по его повелению из костей тех, кто утонул здесь, в топях вырастали деревья… костяные… Отсюда и название — Белобор.
Элью передёрнуло. Улыбка Болотного Короля больше не казалась ей располагающей.
— Савиллий Драконский в одном своём трактате писал о поклонении людей злу, — вспомнил вдруг Лэрге. — О том, с какой готовностью, с какой горячностью они это делают, и как верят в то, что поступают правильно. Культ Болотного Короля был очень ярким тому примером. Его королевство однажды даже вылезло на поверхность и разрослось до немыслимых размеров — только потому, что те, кто жил в этих краях, неустанно питали его своей верой, получая взамен видимость благополучия. Потом, к счастью, это удалось пресечь…
— А как же преступники? — заинтересовался Мадбир. — Ну, те, которых здесь казнили?
— О, они стали самыми верными его слугами, — отозвался Лэрге. — Они такого наобещали в обмен на свою жалкую жизнь, что потом перещеголяли иную нечисть. Будучи людьми, они могли выбираться на поверхность и искать Болотному Королю новых подданных в разных деревнях, посёлках и даже больших городах… Сейчас, конечно, маги гораздо лучше следят за этим, и встретить слугу Болотного Короля вдали от Белобора практически невозможно.