Догнал Гаэтана, стучащего тростью по камню уже в глубине крыла.
— Воняет, — процедил тот, щурясь от дурного воздуха.
— Из лабораторий. Чему-то там истёк срок годности.
— Примерно всему. Поможешь найти?
— Источник вонищи?
— Формулы. И…
— Помогу. Ты тогда ярчуков смотри.
Ведьмаки встретились через полчаса.
— Нашёл.
Морда Марека высунулась из дверного проёма. После переворота чародейских палат в окружении недоброго химического душка он думал, нюх его отомрёт, но Гаэтан нашёлся именно по запаху — факел его источал ещё более недобрую, ещё более химическую вонь и разбрасывал белые искры. Стоило Яру войти в лаборатории, затрещала и его лучинка.
— Рецепты?
— Батьку.
Гаэтан затих на мгновение, затихли в нём мысли, пустотой отразившись в глазах. Марек дёрнулся в ответ лицом, поймав и сдавив ухмылку. Надобности в этом не было — Гаэтан его не видел, но спугнуть не хотелось. Давно Яр не видел в его лице этой холодной, как камень Юхерн Бана, пустоты. Когда-то Гаэтан учился ей нарочно, натягивал, чувствуя приближение волны. А потом исчезли волны, исчезли приливы, а выражение осталось, только уже не нарочное, не искусственное. Кажется даже, сам Гаэтан не отдавал себе отчёта в том, что оно сохранилось в его наборе эмоций, если отсутствие таковых можно считать эмоцией.
Гаэтан моргнул, и лицо его снова обрело живость.
— А я — Мурру, — кидать в сторону трупа ладонь было необязательно, Марек и так видел скелет посреди комнаты. — А ещё кучу пепла от бумаг.
Гаэтан пнул один из холмиков на полу. Разбил упругую чёрную корку, ребристо накрывшую все поверхности здесь, особо центрируясь на скелете и столе, перед которым он лежал. Из-под носка ботинка, из многолетней тюрьмы высыпалась зола.
— Допустим, он сжигал любовные письма.
Гаэтан поднял палочку, в которой еле угадывался, благодаря торчащему из неё рванью, держатель свитка. Судя по горстке чёрной скорлупы на столе и ножу в руке, Гаэтан счищал с него налёт.
— И его любовные письма начинались с «мут», «ген» и «рег».
— Мутно бытие мое без гения музы твойной, о Регина, окх…
Марек закашлялся, отхаркивая кислую мокроту. Гаэтан сплюнул, видно, вдохновившись.
— Пошли отсюда, пока к старшему не прилегли.
Марек вёл в чародейские спальни. Более того, в самую знакомую всем Котам и котятам спальню. Сразу видно было, кто осматривал эту часть крыла: полки выдвинуты, шкафы нараспашку, вещи раскиданы и разрыты, будто копошился в них медведь, если не шарлей.
— Даже я не догадался фолианты в чародейском исподнем искать.
— А зря, там столько всего интересного.
Гаэтан поймал вещицу, кинутую Мареком.
— Какая-то приблуда магическая? — закрутил странную палку, будто пирамиду из шариков.
— Подсказка, — Марек указал на один из открытых ящиков.
Гаэтан заглянул и ещё с секунду изучал его содержимое, пока среди всего разнообразия форм не получил наводку в виде деревянного фаллоса.
— Ой, — ведьмак положил пирамидку «к своим» аккуратно, будто могло приспособление взорваться. — Вот же Войцеха, вот чародейка. Целого замка членов ей, значит, не хватало…
Марек взял из кучки какую-то абстрактную фигуру.
— Ну, таких в замке точно не водилось. О, глянь, волколачий.
— Погоди… О-о!
— А ты рад его видеть.
— Да иди ты. Я вспомнил, что… видел его уже. Вон там он стоял. — Гаэтан кинул ладонь в сторону туалетного столика с единственным на всю крепость зеркалом, не считая осколка ведьмачат, поверхность которого потемнела и замутилась, даже взбухла. — Точно, и вот эти раньше на видном месте лежали. Я ещё спрашивал, что это вообще за штуки, а Войцеха смеялась и говорила, что плохо кто-то на уроках слушает. А я и забыл.
— Спустя столько лет стоишь и ностальгируешь по волчьим писькам.
— Слова выбирай, у меня факел в руке.
— А у меня хуй.
Этот бой Марек заранее выиграл.
— И чего она свою коллекцию попрятала?
— Не она, наверное. Последний жилец её комнаты.
Марек кивнул на широкую кровать в дальнем конце покоев. Там, под почти нетронутыми временем слоями балдахина, спал ещё один скелет. Под форму тела, которое некогда было у него, провалились матрасы, потемнели пятном, будто тело сгорало.
Гаэтан приподнял тонкие тряпки, оглядел таз чуть внимательней всего остального: под ним лежали в ряд лишние косточки хвостового отростка. Да и медальон среди рёбер с позвонками валялся конкретный.
— Батька, — кивнул Гаэтан. — Ты смотри, и этот тут.
Гаэтан с Мареком уставились на груду крошечных косточек в скукоженной шкурке у изножья кровати. Это кот свернулся в ногах ведьмака.
— Как думаешь, сам пришёл?
— Говорили, что из наших он только батьку не боится, но… Я их вместе не заставал.
— Теперь застал, — кх-кхм. — Интересно. Войцеха с котом мумифицировались, а от этих одни кости остались.
— А ты видел когда-нибудь, как разлагаются ведьмаки?
— Неа. Ты?
Гаэтан отрицательно мотнул головой.
— И почему они оба полу… — кх-кх, — голые…
— На стены глянь. Подтёки конденсата. Да и тепло тут до сих пор. Это когда в замке вообще было тепло? Кажется, Мурра устроил тут химическую баню.
— Одна себя погребла, второй, — Марек снова подавился, — организовал камеру пыток… Это не считая прирезанных солдатами и исчезнувших. Что за кх-хрень. И стоило оно того?
— Ведьмачьи секреты остались секретами даже для ведьмаков. Не знаю, что там Мурра делал, кажется, просто перестарался, как и Цеха. Как и все остальные.
— Батька зато нигде не напортачил, по ходу. Пришёл умирать на лучшую в замке кровать, падла-кх…
— Эх, а я, вообще-то, рассчитывал сюда переехать, как завал разгребём.
— Я как услышал, что вы его разгребаете, тоже, — Яр снова закашлялся. — Но что-то уже хочу, — кх-кхк, — свалить отсюда. Бестиарий только найду какой-никхбудь…
— Не, валим. Вернёмся, как проветрится хоть немного.
Марек охотно согласился. Ведьмаки покинули чародейское крыло, но смрад преследовал их, куда бы они ни шли. Придя к тому, что он въелся в носы и одежду, они решили снова отправиться к Бурчанке отстирываться. И правда: вернувшись через пару часов, вони в общих и ведьмачьих коридорах они не обнаружили, зато во внешнем дворе их встречала гора перьев. Это Кар вернулась в платье невесты.
— О! Кар бояться, что возьмак Гатан сбежать!
— Что ты, Кар, от такой-то невесты никому не сбежать, — кха-ха.
— Я за мечами.
— Погоди… — Марек кинул троллихе жест и отвёл Гаэтана в сторону. — Не руби с плеча, Гат.
— Это был изначальный план, забыл?
— Успеешь ещё. После свадьбы давай.
Гаэтан вывернулся из-под марековской руки.
— Так. Какая твоя в этом выгода…
— Никакой.
— Ага?
— Ага. Ну, разве что охота мне поглядеть, как жених целует невесту. Погоди, стой. Если серьёзно, она-то обещание выполнила. Нехорошо невест обманывать, Гаэтан. Где все проклятья и призраки неупокоенные? После войн-то, если не больше даже. В любовных делах, Гат, кх-кхм…
— Ты мне чем тут угрожаешь, старик? Тем, что в замке огроидный призрак заведётся?
— Я тебе угрожаю только тем, что дела свои надо кончать, а за слова платить. А то будешь как старик.
Марек сложил железные пальцы, сложил живые и послал Гаэтану в лицо два пустых знака. Тот вздохнул.
— Про что ты мне вчера только ни плёл, а про философию свою новую забыл. Ладно. Будет тебе представление. А ты мечи держи, пока не дам сигнал.
— Не, кхе-хе, я буду дружкой.
— Только попробуй потом нашим это всё пересказывать.
— Не волнуйся, мне и так никто не верит. Притащить грибочков для настроения?