— Это когда ты их ел вообще, мы с Ярсбора не виделись.
Гаэтан затормозил, чтобы одарить Марека кислым взглядом, приправленным щепоткой сочувствия. Столь изощрённые выражения давались Гаэтану непросто и разыгрывались только по случаю, поэтому для большинства зрителей оказывались честью. Но не для этой разбалованной публики.
— Ага, целых два раза с Ярсбора не виделись. Ну, я не удивлён, что ты их не помнишь. Жаль только, я помню. Кстати про Ярсбор, а ты мне полтинник не задолжал?
— Второй раз не куплюсь.
— Надо же, что-то помнишь-таки.
Марек треснул гаэтанову руку, когда та потянулась стукнуть его костяшками по лбу. Ведьмаки дошли до развилки и замерли. Каждый вслушался по старой привычке в темноту. Ни стонов, ни ругани, ни ударов. Ни даже бега тихих шагов. Ничего.
— Ты куда, — окликнул Гаэтан, когда Марек с факелом сделал шаг в правую темноту.
— К Дыре Ида.
— Испытания налево. Там, — Гаэтан махнул, глядя почти растерянно Мареку за плечо, — травы.
— Ай, бля.
— Ага.
Дальше шли в тишине. Напряглись оба, помрачнели. Ведьмаков проглотила вдруг плохая часть Юхерн Бана, и им нужно было пройти её до конца.
Шли вперёд, вниз по наклону без единой ступени, и головами старались не вертеть. Не глядеть на возникающие из мрака двери, ворота, а порой пустые проёмы.
Крохотная дверка в конце коридора тоже оказалась распахнута настежь. Петли её заржавели, а дерево разнесло от влаги — так она и застряла, не то голодно, не то радушно приглашая. Марек с Гаэтаном вошли пригнувшись, чтобы не удариться об косяк, и замерли. Прогноз по запаху им был ясен ещё в туннеле, но разворачиваться посреди злого коридора, не кончив де́ла, было нельзя.
Ведьмаков пустило в себя маленькое помещение с низким потолком. Пустое, не считая пирамидки железных шаров у стены. В центре комнаты поблёскивал чернотой квадрат воды. Поблёскивал и пованивал. Из пола торчали пустые петли — дверцы от колодца в комнате не было.
— Нет, — шепнул Гаэтан. — Из Дыры мы воду таскать не будем.
— Вишу, — приглушённо отозвался Яр.
Плёнки грязи или цветения на поверхности не виднелось, зато свет играл неправильно, неравномерно и едва матово.
Марек заметил огрызок лучины на стене и зажёг. Тот вспыхнул неохотно, добавил в воздух новых гнилостных ароматов. Факел вернулся Гаэтану.
— Снаешь, я тут фообще-то… Я тут фервый рас фосле исфытания, — прошептал Марек.
— Я третий.
— А?
— Ага. Я у мелочи сдачу принимал два раза.
— И хах?
— Ну… Кажется, даже страшней, чем было сдавать. Хотя… Хотя сложно такое представить. Помнишь дно?
Марек покачал головой. Ткнул носком сапога шарик из нижнего яруса, но пирамида даже не пошатнулась. Должно быть, как и журнал там, наверху, железо пустило в камень корни.
— А я помню, как будто все три раза нырял. Помню ил и острые… Камни. Это были камни. Только мне тогда совсем другое мерещилось. Под давлением, под Касаткой, в полной черноте. Тогда это были руки. Десятки рук гладили меня, трогали костями то, на что сами были похожи когда-то. Я всё боялся, что они сейчас сожмутся, схватят за запястья и никогда не отпустят. Что тело моё будет греть их, а потом выдохнет последний воздух из лёгких, похолодеет. Опадёт илом. А я стану тянуть свои кости со дна вместе со всеми детьми, что здесь утонули. По ошибке в рецепте, по лишней секунде выпарки или нехватке доли баллисы. Да просто воды наглотавшись.
— Гат?
— Но они не вцепились. Только гладили. Катали от меня эту дурацкую сферу, прятали, чтобы я побыл с ними подольше. А ты помнишь, какая она тяжёлая? Я даже поднять её сперва не смог. Ну, или они её не отпускали. Страшно было отталкиваться от этого ила. Руки вроде щупали твёрдое дно где-то там, под костями и прахом, а вдруг бы нога провалилась? Вдруг бы схватилось это болото от резкого движения? Вдруг бы они передумали? Притянули бы меня за лодыжку всё-таки. Я и не отталкивался. Пытался своими силами догрести. Поэтому, наверное, и захлебнулся. Только вот последнее, что помню тогда… Перед тем, как батька… или Бреген это был?.. неважно, перед тем, как кто-то меня откачал, перед ещё чернее в глазах чернотой. Помню, будто кто-то толкнул меня в спину изо всех сил. Оттуда, со дна.
Гаэтан затих. Затих Марек, мурлычущий его имя на протяжении всего рассказа.
— Они тебе тоже там виделись? — Гаэтан уставился на Марека. — Дети?
Марек отвернулся к Дыре.
— Мне виделись разноцветные рыбки.
Одновременно со вздохом Гаэтана из-под ноги Яра выскользнул шар. Разрушилась пирамидка с тихим неравномерным грохотом, разбежались, треща и теряя слой за слоем гнилого металла, снаряды по всей комнате.
Один докатился до края колодца под взглядами ведьмаков, замедлился, будто принимая решение. Всё-таки занырнул в вязкую черноту.
Ведьмаки задержали дыхания, замедлили сердцебиения, но так ничего и не услышали.
— Эх, — прошелестел Гаэтан. — Вот зачем. Теперь они будут ждать ведьмачонка.
Комментарий к Часть 1 - Журнал, Портреты и Дыра
можете прочесть, что Грифон забыл в кошачьей стае, вот тут: https://ficbook.net/readfic/10346853/26759302#part_content
========== Часть 2 - Бурчанка и Каралева ==========
— Туда мы не пойдём.
— Я и не предлагал.
По лицу Гаэтана, по тому, как он развернул корпус в темноту и как вглядывается в неё не моргая, было видно, что хотел предложить.
Марек задерживаться на развилке не стал, иначе бы Гаэтан точно затащил его в «пыточные». Зашагал не тормозя, прочь из плохого крыла в ведьмачье. Эта часть школы технически тоже была ведьмачьей, но дети всегда отщепляли эти коридоры и своими не считали.
— Знаешь, — Гаэтан догнал Яра вместе со светом, — я встречал Айдена год назад. Он снюхался с каким-то Волком и зимовал у них.
— Говорят, в Каэр Морхен хорошо.
— Не спрашивал. Но он рассказывал, что у Волков стол для трав зовут навроде «Унылый Альфред».
— Альфред?
— Ага. И я переспросил. Как-то странно. То ли дело наша Железная Баба.
— Да, красота. Как орудие пыток.
— Орудие пыток и то понежнее зовётся, оно же «дева».
— Правде соответствует. Вряд ли эта дева страшнее Бабы.
— Согласен, страшнее Бабы монстра нет. Но у нас хотя бы баба, а у них мужик какой-то. Помнишь, как говорили? «Первая женщина, в объятиях которой ты заснёшь, малыш…»
— А не «последняя»?
— По случаю.
Уйдёшь от неё другим или не уйдёшь.
— А Волки, получается, в мужицких объятиях засыпают, что ли? Ещё и грустных. Не дело.
— Ну, — протянул Марек, — а женские-то и так у всех были. Мамки там всякие.
— У тебя были?
— Не помню.
— Вот и не ломай легенду.
— Ладно. Тогда у Волков, может, тоже легенда есть. Например… «Последний алкаш, который заставит тебя плакать».
— Фу.
— А чего там Айден, кстати?
И пока ведьмаки шли во двор, Гаэтан рассказывал, чего там Айден, а потом и чего там остальные. Мареку нечего было добавить: давно он никого не встречал. Спрашивал много и слушал, чтобы было что рассказать при встрече. Вычёркивал из списка живых имена.
— Получается, ближайшая вода это Бурчанка? — задумчиво спросил Марек, когда ведьмаки вышли во двор.
— Ага. Неужто ты с реки готов воду тащить?
— Я готов? Не-е.
— Возьмак! — встретила их троллиха радостным криком.
Она устроилась на гаэтановой подстилке в обнимку со здоровенным казаном.
— Кар-кар! — помахал ей Марек.
— Ка-ар! Кар принесть олень. Ждать возьмак Марик. Возьмак Марик знать, как готовить. Знать же?
— Знать. А Кар не знать?
Троллиха пожала плечищами.
— Кар любить сырой. Но возьмак Гатан сырой не есть.
— Хорошая ты невестка, — Марек осмотрел содержимое котла, в который троллиха свалила мясо вперемешку с костями и внутренностями. — Только за женихом не уследила.
— А?!
Троллиха уставилась на Гаэтана, Гаэтан — на Марека.