Гаэтан объявился только к вечеру. Ему перспектива котлет из несвежего оленя импонировала мало, и он отправился проверить силки. Силки его подвели, зато не подвёл арбалет, и вернулся Гаэтан с рябчиком, а также полными карманами лещины. К его облегчению, Марек с троллихой додумались заниматься своей кухней во внутреннем дворе, там же трапезничали. Гаэтан присоединился к ним с собственной миской и почти с удивлением обнаружил, что запахи над казаном стоят съедобные, а обваленное в панировке мясо — каша какая-то, а не котлеты — даже выглядит аппетитно. Но ведьмак не соблазнился — он ещё помнил, из чего состоит эта мука, и кто прельстился на это мясо до Йольта, в смысле Марека. Кар кулинарные изобретения, которыми очень гордился повар, оценила средне и хрустела сырыми костями со всем, что случайно к ним прилагалось, потому что тщательностью отсева повар этот не отличался.
Ели молча, каждый, получается, своё.
Троллиха, посидев у костра недолго, вернулась к разгребанию обвала. Оставила отдыхающих ведьмаков одних и периодически топала туда-сюда от чародейского крыла до главных ворот под галереей арок, таская камни и бурча мелодии.
— Я не нашёл ножниц, — тихо хрипнул Марек, когда надоело смотреть на звёзды в раме скал.
— Они у меня. Помочь снять гипс?
— Давай. Заодно воды погреем.
В банях обнаружилось, что воды Кар натаскала как и договаривались, хоть и на целую ванну — да на одного.
— Чур я первый отмокаю, — сообщил Гаэтан, разрезая последние шмотки размягчённых бинтов.
— Вообще-то, это всё мне, — возразил Марек, потирая бледную руку, впервые за долгое время дышащую.
— Ой ли. По-моему, это всё — жениху. У тебя разве со дня на день свадьба?
— Эба как мы быстро переобуваемся… Утром от невесты носимся, вечером ищем её в перинах?
Гаэтан пожал плечами.
— Смирился с судьбой, Йо… Марек, вот и ты смирись.
— Не, так дело не пойдёт. Я воду таскал, я первый моюсь.
— Ты руками своими и кружки с реки не принёс.
— А неважно, чьими руками, неважно, Гат. Ты вообще нынче в поте лица разбираешь завал.
— Не, брат, я чужие заслуги себе не причисляю. Кар разбирает. А я в баньке лежу…
Ведьмаки поднялись одновременно. Медленно, глаза друг с друга не сводя.
— Итак, — положил Гаэтан аккуратно.
— Ага? — Марек осклабился.
— Не уступишь.
— Как и ты.
— Предлагаю решить вопрос по-медвежьи.
— Пиздиловкой?
— Именно ею.
Марек одобрительно улыбнулся одним глазом. Гаэтан отшагнул на расстояние прыжка и принялся разминаться. Яр прокашлялся.
— Что же мы, дети малые, вопросы кулаками решать?
Обнажил с бедра кинжал.
Гаэтан принял — достал с пояса свой, тоже не сдержав скромной, еле видимой улыбки. Вторая подачка Мареку за сегодня после снятия гипса. Ничего, в отличие от некоторых, Гаэтан любит играть по-честному. Относительно по-честному, относительно любит.
— До шестой крови, — хрипнул Марек последнее условие. Он ещё помнил, что противнику нравились чётные числа.
— Гаси свечи, братик, — скрипнул тихо, почти нежно, Гаэтан.
Ведьмаки провели напоследок по комнате взглядами, и глаза их сверкнули друг другу готовностью. С этих вспышек традиционно начинались кошачьи игры, когда они были относительно по правилам.
Марек задул свечи, и вместе с ними потухли в кромешной темноте три кошачьих глаза.
========== Часть 3 - Игры и проигрыши ==========
Первые секунды — самые тихие, тёмные, долгие. Самые важные. В них решается половина игры, решается, кто будет вести. Ведёт тот, кто ходит вторым, потому что первый обречён на ошибку — выдать себя и свои намерения.
Это любимая часть игры Гаэтана. Она всегда разная. Сегодня Гаэтан играет с Й… Мареком в смысле, и знает, что из него легко выбить две крови подряд. Три, если начнёт нервничать. Если отдать ему преимущество, но забрать элемент внезапности. А ещё Гаэтан знает, что это знает Марек. Ещё Гаэтан знает, что уже уступил противнику — игра сегодня на ножах. Плохая, без знаков, рука Марека при деле, то есть обе руки в игре, а вот Гаэтану придётся тратить время на сброс трости когда-то в конце, если дойдёт до знаков. Что из себя представляет трость, преимущество или недостаток, сказать сложно. Зависит от первого хода, от того, кто будет вести и как.
Две секунды себя исчерпали.
Секунда третья. Шорох — треск — удар.
Ходили одновременно. Один в атаку, второй в защиту. Защита первым ходом, обычно бессмысленное решение, сейчас дала преимущество. Марек не рассчитывал вгрызться в трость. Пропустил мгновение, а значит, огонь по живой щеке, потерял второй ход. Гаэтан открылся, а значит, получил кулаком в живот.
Ноль к одному.
Секунда четвёртая. Скрип — шаг — треск — глухой грохот.
Стальной зуб вырывается из деревянной плоти. Целится в рёбра, но предсказуемо. Эти страшные выпады, выбросы ножа Марека в темноту перед собой не имеют веса. По крайней мере, против того, кто видел их при свете множество раз. Нельзя так по брату бить, но он бьёт, будто верит, что от этих атак легко уйти. Легко, но с каждым разом сложнее. В этот раз Гаэтан ушёл от удара, но не от попадания. Скоро намокнет живот. Вот тебе наказание, Марек: трость цепляет бок, тянет на себя, к огню в плечо. Две тени рушатся на пол.
Один к двум.
Секунда пять. Глухие удары — шелест — стук — шаги.
Гаэтан уходит от удара в падении. Сам не успевает ответить — думать надо о приземлении. Будто два клубка ниток касаются пола и друг от друга отскакивают — с ножами играть принято на лапах, не на земле.
Один к двум.
Секунда шесть. Грохот дерева — треск — скрежет.
Кто-то не запомнил, что там стояло ведро, а, Йольт? Под шум его получи по бедру. Получи по спине, получи по… Гаэтан жадничает и заезжает лезвием в лезвие. Чужое железо лижет пальцы.
Два к четырём.
Секунда семь. Шелест — грохот — свист — шелест — треск.
Йольт слепая корова. Или начал нервничать. Гаэтан ударяет по врагу, но не попадает — врага в шуме нет. Чёрт. Гаэтан получает по рёбрам, гипсом ловит второй удар, от третьего ускользает.
Три к четырём.
Секунда восемь. Удар — стон — шаг — скрип.
Марек получает затылком в лицо, ножом по плечу. Трость пригвождает стопу, Марек теряет равновесие.
Три к пяти.
Одно попадание до победы Гаэтана.
Это любимая часть игры Марека. В ней решается победа, потому что в игру входят знаки. Только знаки спасают котов-неудачников.
Гаэтан знает, что может бить в полную силу, потому что столкнётся с Квеном. Раскроется — и пусть, нужно дать Йольту чувство скорой победы. Ложное, разумеется.
Секунда девять. Шаг — шаг… стон? — грохот. Звон железа о камень.
Вспышки не было. Не было сопротивления. Гаэтан прошёлся злым марековским выпадом по мясу. Хотел пошутить в свете знака. Заехал глубоко и услышал вдруг страх чуть ниже, там, откуда толкнуло в рану кровь.
Игни в сторону. Гаэтан получает железом по скуле — это остаточное, рефлекторное. Такое же заезжает Мареку по щеке ладонью. Конец, мол. Ты проиграл, не мельтешись.
Знак, брошенный впопыхах, плавит свечи. Их огарки всё же вспыхивают, освещая неохотно поле игры. Пол теперь разукрашен тонкими красными нитями: шесть нарисовал Гаэтан, четыре — Марек.
А ещё вот он, Марек, сидит осоловелый, обливается кровью, схватив собственную руку будто змею. Глядит на неё как на врага. Складывает Квен. Шарахается от ничего. Складывает Игни. Вздрагивает снова. А сердце его бьётся всё быстрее.
— Й… Марек?
Складывает Ирден, вздрагивает, скрипит, едва не скулит.
— У тебя кровь льётся, придурок.
Складывает Аард. Вздрогнуть не успевает — Гаэтан останавливает, хватая его за плечи. Контузил себя Аксием, что ли? Нет, зачем в игре Аксий, он должен был ставить Квен, свой любимый знак для выгрызания победы…
— Не моху, — бормочет.
Гаэтан кладёт на его шею знак, прижимает ладонь Марека к шее.