Ему отвечал только странный, будто свёртывающийся зуд в предплечье.
Яр начинал нервничать.
— Всё. Конец. Мне пизда.
— Драматизируешь, — отозвался Гаэтан из главных ворот.
Он ковылял к брату в обновлённом, местами влажном гипсе и с забинтованным лицом, а ещё парой сигар в зубах, заметно повеселев. Марек прищурился, прикрываясь от солнца: нет, это были не сигары. Две палочки костей с жиденьким слоем мяса. Трость батьки, раненную вчера по стволу, Гаэтан тоже успел подлатать — установил на месте скола штифт из осколков ведра и ржавых гвоздей.
— Мне конец без знаков, Гат. Я живу на одном Аксии.
— Руки на месте? На месте. Всё. Я не знаю ни одного ведьмака с руками и пальцами, который разучился бы класть знаки.
— А покусанных ярчуками ты много знаешь ведьмаков?
Гаэтан пожал плечами. Марек выдохнул и опустился на корточки. Скрючился, складывая пальцы на заросшую брусчатку, ни на что уже не надеясь. Ничего и не случилось. Только в голове на секунду-другую разлился молочный пар да стянуло изнутри стенки черепа. Знакомые ведьмакам ощущения, если они неумело обращаются с Аксием. Марек обращался с Аксием умело и клал вовсе не его.
Желания и сил даже скрипнуть несчастно у него не оказалось. Он скрючился, обняв колени, тупо глядя в землю. Она загрохотала — это Кар вывалила во дворе новую груду камней. Яр даже не пытался держать равновесие и завалился на бок.
— Кар кончить уборкар! — сообщила троллиха.
Гаэтан поднял Марека за шкирку и тряхнул. Что-то где-то там щёлкнуло не очень здоровым звуком, лицо скривилось, и плечо со стороны пореза на шее дёрнулось, но Яр не сопротивлялся и даже удержал себя на ногах. Гаэтан сунул ему в рот сигару, и Марек рефлекторно зажевал. Реакция хорошая.
— Спасибо, Кар…
— Теперь свадьба!
— Нет, погоди. Мы ещё не проснулись. И э…
— И нефесте надо пфиодеться, — предложил Марек, сдирая зубами с кости мясо жёсткое и хрупкое, будто было оно в пустыне иссушено. — Этого помыли, теперь тебя надо украсить.
Кар оглядела Гаэтана, который явно был сегодня грязнее вчерашнего.
— Мы же хотим прафильную сфадьбу, Кар.
— Хотим…
— Вот и сделай себе платье с фатой. И жениху не забудь. А мы пока пойдём, поплачем перед венцом. Не спрашивай даже, это наше всякое, человечье. Без троллей должно проходить.
Кар кивнула, озадаченно почёсывая щёку.
— Слушай, Гат, — Марек развернулся к жениху, — это что за мясо?
— Оленина твоя тухлая.
Яр задумчиво перебрал языком ломоть.
— Это не оленина.
— Что ж ещё, я из котла достал. Кстати, не так страшно, как я думал. Суховато, конечно, и купоросом отдаёт, но…
— Это человечина, Гаэтан.
— Чего?
— Это человеческое мясо.
— Нет…
Гаэтан уставился на жующего Марека — тот закивал. Ведьмаки развернулись к троллихе.
— Кар? Откуда в вашем хрючеве людь?
— Людь? Людь нет.
— Там только олень?
— Олень. И тело.
Гаэтан сглотнул и, судя по лицу, тут же об этом пожалел.
— Тело людя?
Троллиха пожала плечищами.
— Не низушек. Не накар. Длинный тело.
— Гаэтан, я тебе говорю, что это человек. Полукровок, может.
Гаэтан скорчился, глядя на смакующего как ни в чём не бывало Марека.
— Я сейчас блевану…
— Да ну. Не ты ли со мной на спор корягу с термитами жевал.
Гаэтан подавился пустым воздухом и замахнулся на Марека тростью. Яр отшатнулся не столько от удара, сколько подальше от Гаэтана, который был готов вывернуться.
— Кар-кар, где ты взяла тело? — обратился он к троллихе.
— Кар взять тело в уборкар. Под кармень. Кар не травить возьмак жених! — троллиха недоверчиво покосилась на скрючившегося Гаэтана. — Кар пробовать. Тело сухой. Вкусный тело.
— Тело в завале… Ё-ма-на, я что, батьку жую. Или…
Гаэтана стошнило. Страданий было больше, чем результата — в нём со вчерашнего вечера не осталось ничего, кроме желудочного сока, Мёда и пары кусков человечины.
— Да брось, это просто мясо. Кожа в основном.
Злые глаза сверкнули на Марека. В этот раз удар обещал быть не предупредительным.
Марек успел отшагнуть.
— Я, — кхк, — не понял, тебя ещё раз носом приложить?
— Выплюнь.
Коты уставились друг на друга и замерли.
Секунда, две, три.
Третий раз в жизни Марек видел границу в глазах Гаэтана.
Обычно провоцировать его совсем не хотелось, но сейчас, когда это было так легко, когда он был открыт для удара, когда было видно, куда бить…
Хватит с него одного психоза за сутки.
Марек едва улыбнулся. Почти осторожно, почти без насмешки. Просто чтобы потревожить эту границу хоть на секунду. Если не поднять волну, то хоть пнуть ногой по штилю. Выплюнул ошмётки мяса, которые содрал и не успел проглотить.
Брызги бездумной ярости, поднятые чужой улыбкой, исчезли из кошачьих глаз вместе с морем темноты, но Гаэтан не расслабился.
— Возьмак не драться? — неуверенно спросила Кар. — Вчера возьмак драться, и Гатан некарсивый для свадьба. Лучше б Марик некарсивый для свадьба, никто б не заметить…
— Когда Кар… успела закинуть тело в котёл? — перебил её Гаэтан.
— Ночь. Возьмак забыть Кар, возьмак шуметь. А Кар убирать кармень. Кар найти тело в кармень и решить: о, ещё еда в картёл!
Гаэтан помял пальцами переносицу.
— Гатан отравиться? Перед свадьба плохо…
— Не. Взгрустнулось ему, Кар. Это тело кого-то из возьмаков, — Марек усмехнулся. — Считай, твой будущий родственник по линии Гатана.
Троллиха стояла озадаченная и открыла было рот, но Гаэтан перебил:
— Его надо похоронить.
— Для начала достать из харчей.
— Ой, мать…
Останки из гастрономического произведения вытащили силами главного повара. Он от работы даже не отнекивался — на него самого напал интерес. Стряхнув с очередного куска оленье мясо с панировкой, Марек замер. Поднял в сторону отошедшего брата сапог. Гаэтан прикрыл глаза.
— Кар не смочь снять лапоть, — пожала плечами троллиха, стоящая неловко поодаль.
— Не в этом дело.
В чём — никто ей не пояснил. Сапожек был маленький, синий в белые звёздочки, на безумно длинном каблуке.
Тело в кашу Кар покрошила. По крайней мере, поломала, поэтому собирать его пришлось как мозаику на земле. Волос и одной руки по локоть уже не было, как и нужды у Марека и желания у Гаэтана спрашивать, куда троллиха их дела. За несколько часов в казане кожа останков сморщилась и размякла, местами начала сходить с костей, но в целом мумия оставалась мумией, хоть и мокрой. Ведьмакам даже казалось, что в лице её, тощем, как никогда прежде, давно уже простом черепе, угадывались знакомые черты. Помятые острые ушки с серьгой в правом сложно было не узнать.
— Надо же, иссохла, а не сгнила. Как думаешь, это из-за среды или…
— Мне плевать. Надо сжечь.
— Пусть просохнет. А мы, может, там ещё и… остальных найдём.
— Г-х. Кар, там были ещё тела?
— В кармень нет. А дальше Кар не ходить. Дальше кармень нет.
Наказав младшему повару не трогать сохнущий пазл, ведьмаки направились в крыло чародеев. Завал, к которому Коты успели привыкнуть, теперь отсутствовал: тролльские усердие и исполнительность расчистили проход от малейшего камешка. Только мусор со второго рухнувшего этажа и горка тряпок лежали в пустом коридоре с обгоревшими от прицельных магических ударов стенами. Гаэтан предпочёл игнорировать тряпки, а Марек присел на минуту исследовать. Полуистлевшее рваньё: полосатая юбка, потрескавшийся одеревенелый корсет и сыплющаяся в пальцах рубашка — одежда Войцехи, которую троллиха всё-таки сумела сорвать. Груда волос с сухой коркой скальпа тут же. Марек запустил в них пальцы, затаил дыхание. Не нащупал ни уголька, ни мармеладки — ничего.