— Да, никто! — бросила она и резко поднялась. — Ни у кого нет шанса занять место Роберта в моей жизни. — Повернулась и вышла из комнаты, спиной ощущая задумчивый взгляд Уилла, молча смотревшего ей вслед.
В холле она остановилась у стола и потрогала лепестки желтых роз — Уилл принес их ей два дня назад. Безмерно удивленная, она не скрыла, как ей приятно. Глупый разговор о том, что Уилл не умеет романтически ухаживать, принес неожиданные и добрые плоды. Правда, какие у него мотивы — это вызывает у нее сомнения. Ну, был этот поцелуй, но у нее нет все же оснований думать, будто он готов закрутить с ней роман. Она ясно высказалась: снова влюбляться не намерена. Но совсем не вредно чувствовать, как высоко тебя ценят.
А странно, мелькнуло у нее в голове: почему один этот жест Уилла значит для нее больше, чем все обещания и льстивые речи Роберта? Может быть, дело в том, что Уилл гораздо больше занят, чем Роберт, и куда сложнее как человек. Главное же, предательство бывшего жениха свело на нет все его романтическое ухаживание. Вообще-то, не хочется и думать о нем... Джинни говорит — он все еще избегает показываться в Уэбстере. Разумеется, это лишь раздувает слухи, и ей в них отводится звездная роль. Слава Богу, она далеко и разговоры ее не задевают. А кому она должна быть за это благодарна, как не Уиллу...
Всю прошлую неделю ей хватало времени для ненужных мыслей и тягостных воспоминаний. Ведь раздавались маленькие сигналы, ей бы тогда и прислушаться. Одно нежелание Роберта разговаривать с ней должно было насторожить. В последние недели перед свадьбой он несколько раз уезжал по делам, обычно в Атланту, и никогда не звонил ей оттуда. Она находила это странным, но, увлеченная предсвадебными хлопотами, не придавала значения, а зря. Эх, выяснить бы все тогда! Теперь-то понятно: видимо, Роберта подталкивали к женитьбе родители. Ведь ему скоро тридцать, кто же возьмет на себя семейный бизнес? Бедный, нерешительный Роберт! Она испытывает к нему почти жалость... почти...
У себя в комнате она огляделась с сомнением: все заставлено чемоданами, коробками — все это Джинни и Брет привезли из Уэбстера. Распаковывать не стоит, только достать необходимые вещи и те платья, костюмы, обувь и все, что к ним полагается, чтобы ходить на новую работу.
Вытащив из кучи самый большой чемодан, она взгромоздила его на кровать и открыла крышку. Сюда Джинни (вот молодец!) уложила все лучшее — для новой жизни; рукава элегантного кремового шелкового платья любовно переложены тонкой жатой бумагой. Как типично для ее скрупулезно аккуратной, доброй сестры не жалеть времени на такие мелочи. Освободив платье от бумаги, она достала его, встряхнула — морщинки разгладились, — приложила лиф к груди: мельчайшие складочки уложены от ворота к талии, изысканные пуговицы, развевающаяся юбка восхитительно шуршит... Ее любимое, хотя, пожалуй, слишком шикарное, такие она никогда не носила. Но это предназначалось для медового месяца... С сожалением вздохнув, Кэрри перебросила платье через руку, набрала полную охапку вещей и понесла к шкафу.
Опять ей мозолят глаза три картонные коробки с вещами Лени Грей. Чтобы вешать свои наряды на вешалки, придется осторожно отодвинуть коробки в сторону. Раньше она не замечала, что крышка верхней не заклеена скотчем. Непроизвольно положив на нее руку, Кэрри размышляла о молоденькой женщине, на которой женился Уилл. Что надела она в день свадьбы? Наверно, больничный халат... О чем думала, понимая, что может не выжить? Даже не увидеть детей, которым так упрямо хотела дать жизнь... Пальцы сами скользнули под податливую крышку. Каким человеком была Лени Грей, кроме того, что еще очень молодым и очень несчастливым? Какие вещи казались важными ей, не имевшей ни семьи, ни настоящего дома — своего собственного? Что, уходя, оставила она детям, которых не знала?
Любопытство мучило Кэрри. Интересно еще, что осталось из вещей Лени после пожара в квартире? Она осторожно подняла угол крышки: нет, здесь, в шкафу, слишком темно, ничего не разглядишь. Разве что немножко вытянуть вперед и заглянуть внутрь: сверху лежит что-то мягкое... Кэрри нагнулась и вытащила мохеровую шаль — дорогую, густого темно-красного цвета, с длинной бахромой. Одобрительно мурлыкая от удовольствия, растянула шаль на руках и принялась рассматривать: какая тонкая, сложная вязка... уж не сама ли Лени вязала?.. Непроизвольно накинув шаль на плечи, она гладила мягкую шерсть. Пожалуй, надо сложить эту вещь отдельно и позаботиться, чтобы ее не попортила моль. Когда-нибудь пригодится Ариане...
— Какого черта! Что ты делаешь?
Вскрикнув от неожиданности, Кэрри обернулась: в дверях стоит Уилл, упираясь руками в дверные притолоки; густые брови слились в одну прямую сердитую линию — настоящий шквал, несущийся над Атлантикой.
— Ох, пожалуйста, никогда больше так не делай, — с трудом переводя дыхание, проворчала она. — Напугал меня до смерти...
— Я задал тебе вопрос. — Он шагнул в комнату и встал рядом с ней; желваки вздулись.
И вправду рассердился — с чего бы?
— Там стояли коробки, — она слабо махнула рукой в сторону шкафа, — и я...
— ...решила сунуть нос. — Уилл забрал у нее шаль, сложил и водворил на место в открытую коробку.
— Я не... — начала она, автоматически занимая оборону.
Уилл обдал ее холодным взглядом. В чем она провинилась, почему он так разозлился — для нее загадка, но она готова смягчить его, показать, что сожалеет. И, положив руку ему на предплечье, Кэрри почувствовала, как разом напряглись мышцы под ее ладонью.
— Уилл, прости. Ты прав, мне не следовало открывать коробку. Я сунула туда нос из любопытства. Мне интересно, что за человек была Лени. Какие вещи берегла? Какой матерью стала бы для Арианы и Джейкоба? Что оставила им?
— Она умерла, — буркнул он и, взяв ее руку, лежавшую на предплечье, крепко сжал пальцы. Посмотрел на них, потом прямо ей в глаза. Злость явно прошла, но серые глаза потемнели, наполнились печалью. — Разве теперь это имеет значение — каким человеком она была?
— Конечно! Когда-нибудь дети спросят о своей матери. Что ты им ответишь?
И вдруг она обнаружила, что ее страшно волнует, как большая, могучая рука Уилла сжимает ее пальцы. Должно быть, он ощутил ее волнение — в тот же миг заиграла, заискрилась в его глазах какая-то непонятная сила. Никогда Кэрри не воспринимала себя как маленькую женщину, но сейчас, рядом с Уиллом, глаза в глаза, ощутила себя прямо «карманной». Однако в то же время какой-то... способной на какие-то свершения... Откуда это чувство? Ведь это Уилл Кэлхаун, она знает его много лет; стояла рядом с ним на свадьбе своей сестры и его брата; спорила с ним о выборе для себя профессии. Но еще и танцевала с ним в его гостиной, целовала его...
Кэрри тут же придумала объяснение своей странной дрожи. Причиной всему его непривычная злость, а вовсе не ее совсем недавнее открытие, что он неотразимо привлекателен как мужчина и еще выручил ее, да что там — просто спас в труднейшей ситуации. И ее состояние никак не связано с тем, что она видела, как он просыпается среди ночи, сползает с кровати — щетина на щеках и заспанные глаза ему только прибавляют сексуальности, — и меняет пеленки и готовит для близнецов бутылочки с питанием. Не стоит забывать, что временами она все еще находит его невыносимым — к примеру, когда он вовсе некстати упоминает о Роберте.
Господи, как она позволила себе упустить тот факт, что за его обманчиво степенной внешностью скрывается так много примитивной силы? И это несмотря на то, что ее можно считать просто экспертом по его командирским замашкам. Когда он злится на нее, в глазах его пылает огонь. Но теперь пламя затихло и сменилось светом — обжигающим, искрящимся, готовым снова вспыхнуть.
С недоверчивым изумлением вглядывалась она в него, не понимая, откуда эта внезапная перемена. В прошедшую неделю между ними складывались нелегкие отношения. И дело даже не в напряжении, возникавшем время от времени, — это были отношения между мужчиной и женщиной. Смущенная и встревоженная своим открытием, Кэрри попыталась высвободить пальцы. Но он только крепче — сжал их, мешая ее отступлению, притягивая ближе к себе.