— Et voilà. — Жак уже здесь. У него прямо дар возникать ниоткуда и пугать меня до смерти.
Он ставит передо мной чашу, до краев наполненную душистым томатным супом с овощами и морепродуктами. Сверху — искусное сооружение из двух перекрещенных ломтиков поджаренного багета.
— Это bouillabaisse, — объясняет Жак, — фирменное блюдо.
— Вау! Merci.
Я колеблюсь: сфотографировать или сразу приняться за еду? Голод побеждает, и я съедаю ложку супа. Он горячий, обжигает язык, но в то же время это изумительно — в нем вкус моря и свежих трав, похоже на чабрец и розмарин. Чувствую, что Жак наблюдает за мной, и это могло бы меня смутить, не будь я так занята поеданием этого bouillabaisse. Я обмакиваю в суп кусок багета, откусываю.
— Я рад, что тебе нравится, — говорит Жак, он доволен собой. Сейчас он отвернется и уйдет. Но он пока остается. — Тебя правда зовут Саммер? — вдруг спрашивает он.
Я растерянно киваю. Неужели ему действительно любопытно?
— У нас во Франции нет такого имени. — Жак поднимает темные брови. — Здесь «лето» — été.
– Été, — эхом повторяю я, пробуя на язык еще одно новое слово, после bouillabaisse. Несмотря на испуг, я улыбаюсь. — Странно звучит для имени.
— Зато клево, non? — Жак улыбается в ответ. И к моему удивлению, садится напротив меня на плетеный стул.
С трудом глотаю.
— Почему ты… разве тебе не надо работать? — заикаясь, говорю я и смотрю на другие столы.
Жак усмехается и ослабляет галстук. Мое сердце снова подпрыгивает.
— Уже самый конец смены. — Он заговорщически наклоняется вперед. — Родители не будут сердиться, если прервусь ненадолго.
— Ты сам из Ле-дю-Шеман? — спрашиваю я. Это идиллическое место, конечно, курортный городок, но я понимаю, что тут тоже кто-то живет.
Жак кивает.
— Я здесь родился и вырос. Уже три года помогаю папе с мамой в кафе. С тех пор, как исполнилось — как это, quatorze ans? Четырнадцать. — Он смотрит на меня через стол, его темно-синие глаза блестят. — А ты откуда? — спрашивает он.
Я отвожу взгляд и съедаю еще ложку bouillabaisse.
— Хадсонвилл. — Я вспоминаю разговор с Элоиз, но Жак вроде не проявляет ни осуждения, ни снобизма. — Город в паре часов езды к северу от Нью-Йорк-Сити. Не такой город, как ваш, — уточняю я, показывая в сторону бульвара Дю-Томп. — Другой. Как бы больше похож на пригород. — Я закусываю губу, сомневаясь, что Жак меня понял.
— Oui, пригород, — улыбается он. — Я знаю это слово.
Чуть дрожащей рукой поднимаю стакан воды.
— У тебя хороший английский, — замечаю я искренне. — Жаль, я по-французски не говорю.
Ветер над нашими головами шуршит листьями лимонного дерева. Мне кажется, будто я уже не за столом, а как бы со стороны наблюдаю за своей беседой с этим красивым французом. «Это не я, — мысли как в тумане. — Это другая Саммер. Та, что не боится». За плечом Жака виден тот стол девочек, они уставились на нас, раскрыв рты. Мне понятен их шок. Сама в шоке.
Жак опускает голову, почти смущаясь.
— Я бы хотел знать английский лучше. Мы его изучаем в школе, но нужно больше практиковаться. — Он делает паузу и водит пальцем, повторяя рисунок на скатерти. — Возможно…
— Жак! — раздается сердитый окрик.
Я моргаю и поднимаю голову. У нашего столика стоит, упершись руками в бока, красивая полноватая женщина. Лет ей примерно как моей маме, на ней передник и зеленое платье. Она отрывисто говорит что-то Жаку по-французски, а он пожимает плечами и говорит: «Pardon, мaman». Я понимаю, что это его мама. Вот тебе и поблажка от родителей! Судя по ее тону, Жак устраивает себе маленький перерыв уже не в первый раз.
— Я должен идти, — зачем-то говорит Жак и встает; мама сердито отходит. Опять его улыбка, с ямочками на щеках. — Хочешь чего-нибудь еще заказать? Сладкого?
Немного сошедший румянец возвращается с новой силой. Не зная, куда спрятать пунцовое лицо, я качаю головой и прошу счет. Задержаться здесь и заказать десерт — это все равно что испытывать удачу или, проснувшись, пытаться снова заснуть и увидеть тот же сон.
Счет мне приносит сутулый пожилой официант. Предполагаю, что Жака в наказание отправили мыть посуду или выполнять другую грязную работу. Упав духом — а чего я, глупышка, вообще-то ждала? — я переворачиваю тонкий, как папиросная бумага, листок и лезу в сумку за кошельком. И замираю.
На счете, под стоимостью bouillabaisse, несколько цифр, написанных мальчишеской рукой, и текст: «Для Саммер. Если захочешь попрактиковаться во французском или помочь мне с английским. Ж.». Сердце бьется в два раза быстрее. Нет. Я не понимаю. Это что, номер телефона? Разве мальчик — и не простой, а симпатичный официант Жак — только что дал мне свой телефон? Это сон. Я все еще сплю в гостевой комнате наверху. Да? Однако вот оно, доказательство. Изумленно смотрю на счет, потом хватаю его и дрожащими пальцами кладу в сумку. Витая в облаках, я оставляю на столе сколько-то евро — скорее всего, неправильную сумму, встаю и ухожу.