Оказывается, белые пятна — плотная, густая, размером с обеденную тарелку, паутина. Она растянута ровной площадкой над самой землей, едва-едва над нею возвышаясь. Глядя на нее, я не сразу узнал тенета хорошо мне знакомого паука агелена лабиринтика. Обычно его строения подобны трубе старинного граммофона; большие, густые и раскидистые, они представляют отличнейшую ловушку для добычи. От них под куст или в норку грызуна ведет паутинный тоннель, заканчивающийся логовом самого хищника. Паука не видно, он сидит в глубине укрытия, недвижим. Но стоит какой-либо скачущей кобылке приземлиться на паутинную площадку, как из темноты укрытия молниеносно выскакивает хозяин сооружения, с налету кусает насекомое и тотчас же прячется обратно.
Считайте до трех — и насекомое мертво. Яд агелены действует на насекомых молниеносно, и это было мною доказано специальными опытами.
Здесь же от плоского пятна паутины шла узкая паутинная трубка в основание чахлого и приземистого кустика солянки. При первых же признаках тревоги из норки выскочил паук и попытался скрыться.
Сейчас, осенью, по законам развития этого вида, пауки должны быть взрослыми и с коконами. Но вместо больших самок я всюду вижу жалких карлиц, бездетных матерей без каких-либо следов потомства. Стало ясно: пауки голодают и у них нет сил закончить свои жизненные дела, предписанные природой.
При беглом взгляде на пауков я ни за что бы не признал в юрких крошках-заморышах взрослых самок агелены. Неужели во всей большой Сюгатинской равнине пауки не оставили после себя потомства?
Я продолжаю дальше рассматривать логовище. Нет, всюду неудачники, бесплодные пауки-заморыши. Но когда терпеливо ищешь, всегда сталкиваешься с исключениями из правила. У одного паука паутина побольше, чем у других, ловушка устроена небольшим граммофончиком, а трубка логовища направлена не в основание кустика, а в норку грызуна. Да и сам хозяин сидит во входе, застыл на страже. Нет, не застыл, ошибся я, — страж мертв. Заботливая мать закончила дела и погибла не как попало, а на часах. Она сидит будто живая, устрашая своим видом возможных недругов.
Я вытаскиваю из норы все ее логовище. В густое скопление паутины вплетены панцири одной из самых неприхотливых и распространенных чернотелок пустыни. Она — единственная добыча. Не будь этой чернотелки, плохо бы пришлось паучихе. В плотном комке паутины завит и единственный кокон счастливой матери с темными паучками-малолетками. Им полагается зимовать в коконе. Когда же я разрезаю оболочку кокона, они, бедняжки, спасая жизнь, быстро переходят из состояния глубокого покоя к величайшему оживлению и с поспешностью разбегаются.
Есть все же среди пауков, терпящих бедствие засушливого лета и сопутствующего ему голода, удачники. Дадут они потомство, продолжат свой род, и когда придут хорошие времена, над пустыней засверкают в лучах солнца, склонившегося к горизонту, большие ловчие сети, похожие на трубы старинного граммофона.
Закончив осмотр остатков жилища счастливой самки, я собрался идти к машине, к моим уже давно потерявшим терпение спутникам, как что-то меня остановило. Заглянув в темень одной норки, я увидал то, что никак не ожидал: там белели четыре маленьких, меньше обычного, кокона ядовитого паука-каракурта. Только тогда, осмотрев детальней свою находку, заметил, что логовище было двойным: сверху располагался паук-агелена, снизу — паук-каракурт. Как они, хищники, поделили такую маленькую территорию — непонятно.
Самке каракурта пришлось тоже нелегко этим летом. Коконы были крошечные, паучков, застывших в них до весны, было мало. Самой матери семейства не было — наверное, погибла.
Находка была интересной и объясняла действие ядов паука-каракурта на млекопитающих.
Пришлось моим спутникам запастись терпением. Я же поспешил разыскивать норки грызунов. Их было очень мало. В бесплодной пустыне голодали и грызуны. И все же в каждой норке — какое ликование! — я нашел логовище ядовитого паука.
Каракурт — а мне над ним приходилось ставить много опытов — обладает ядом, сильно действующим на организм млекопитающих, и в том числе на человека. Ничтожно маленькая капелька яда, почти невидимая глазом, впрыснутая острыми коготками хелицер в тело, способна убить не только человека, но и такое большое животное, как верблюд. Вместе с тем яд каракурта слабо действует на насекомых. Добыча каракурта, повиснув на паутинных тенетах, долго мучается, прежде чем погибнет. Эта кажущаяся несуразность объясняется тем, что каракурт сформировался как вид в условиях бесплодных пустынь и не раз переживал катастрофы. В такие тяжелые и засушливые годы его выручали только норы грызунов. Туда прятались на жаркий день и насекомые. Но у нор были хозяева. В борьбе с хозяевами нор за жилище, за удобное место для ловли добычи и выработалась ядовитость к млекопитающим. Она оказалась важнее ядовитости к насекомым.