Дойдя до края участка, где шла рубка, он увидел кули, остановился и крикнул:
— Сардар Бута Рам!
Бута, стоявший в стороне, опираясь на палку, услыхал голос Гангу и не отозвался. Он еще вчера узнал о смерти Саджани и чувствовал себя не совсем уверенно, так как был косвенным виновником свалившегося на Гангу несчастья, но не желал себе в этом признаться.
— Эй, Бута! — нетерпеливо повторил Гангу громче.
— Гангу Рам, — ответил Бута; его раболепная, трусливая душонка отозвалась на грубый окрик скорее, чем на вежливый зов; он подошел к Гангу.
— Друг, — сказал он тихо и грустно, с выражением печали на лице, — я был так огорчен, узнав, что мать Будху скончалась.
— Не можешь ли ты дать мне взаймы денег на похороны? — попросил Гангу, запинаясь. — У меня нет ни пайсы, а тело лежит в доме уже вторые сутки.
— К сожалению, у меня нет наличных денег, — ответил Бута. — Все свои небольшие сбережения я держу в банке, и не хочу из них брать, потому что требуется разрешение за подписью сахиба — и бабу тоже нужно дать за это. Ты можешь получить ссуду у сахиба под залог украшений твоей жены.
— Сахиб не дает мне ссуды, — сказал Гангу, — я только что от него. Он побил меня за то, что я вышел из карантина. Ах, друг Бута Рам, я не поехал бы сюда, если бы знал, что здесь так плохо! — И он вытер рукой слезы, навернувшиеся на глаза от жалости к самому себе и от обиды на сардара.
— Так сходи к банье на базар, — посоветовал Бута и добавил с напускным участием: — Конечно, он берет больше процентов.
— Мне придется нарушить обещание, которое я дал, — взять ссуду у ростовщика и платить большие проценты, — сказал Гангу. Он отлично знал цену соболезнования Буты, но все-таки старался убедить себя, что тот хорошо к нему относится, и добавил: — Ты понимаешь, брат, ведь не могу же я отдать на съедение шакалам и гиенам тело матери моих детей!
— Ах, извини меня, — коротко ответил Бута, отходя от него. — Мне надо смотреть за работой.
Глава 9
«Если бы можно было навсегда остаться здесь и никуда не уходить», — думала Барбара, сидя на диване в кабинете де ля Хавра, из окон которого была видна больница. Для нее в этой комнате было какое-то необъяснимое очарование. Ей почему-то всегда казалось, что здесь больше жизни, чем во всем ее доме. И она, уже в который раз, стала осматривать комнату, стараясь понять, в чем дело.
В глаза прежде всего бросались книги; они были повсюду — плотно стояли на высокой, почти до потолка, полке, лежали аккуратными стопками по всем четырем углам письменного стола, валялись на полу «в художественном беспорядке», как любил говорить де ля Хавр; книги были даже на камине, подпертые с двух сторон склоненными в задумчивости мужскими фигурками, и под единственной картиной. Как она ревновала его сначала к этой женской головке Модильяни!
Что влекло ее в эту комнату, зачем она пришла сюда сегодня, несмотря на запрещение матери? На стене, как раз против дивана, над грудой рукописей висела запыленная маска с лица статуи бога смерти Ямы, — темный, уродливый дьявол, воплощенная ненависть.
«Порядок в беспорядке», — говорил де ля Хавр о своей комнате; действительно беспорядок! Она встала и провела пальцем по корешкам наваленных на полу книг, чтобы посмотреть, стер ли он с них пыль после того, как она его дразнила, — он только смеялся над ее замечаниями: «Женщина превращает всякую комнату в будуар, а для мужчины это мастерская».
Он всегда умеет вывернуться! И как он говорит! Он становится высокомерным, презрительным и насмешливым — настоящий демон! В его небольшом лице нет ни одной правильной черты, оно просто некрасиво, но стоит ему открыть рот и заговорить о том, что его интересует, как он преображается. Глаза искрятся чувством, умный лоб собирается в складки, по щекам разливается бледность, а подбородок упрямо выдвигается вперед. Какой страстный огонь горит в нем, томя и испепеляя ее душу! Ее любовь к нему зажглась от искры этого огня. Он по-женски чуток — наверно, поэтому она и полюбила его. В порывах страсти он почему-то напоминал ей тигра, в его ласках была такая вкрадчивая нежность. Он не внушал ей ужаса, как все другие мужчины, такие огромные, такие неотесанные. Он говорил, что у нее пониженные половые рефлексы. Она не понимала, что это значит.
Во всяком случае это не отражается на ее чувстве к нему. Ему не на что жаловаться. Она отдалась ему без колебаний и их взаимная любовь так прекрасна; других мужчин до него она не знала. При одном воспоминании ее охватило такое чувство, как будто ее тело лежало на мягком, ласкающем шелку. Он всегда будил в ней ответную страсть, которая наполняла всю ее сладкой болью; и теперь она вся горела от воспоминаний, которые возбуждали и изумляли ее.