— Ну вот и чайные плантации долины Брамапутры, они самые старые в этом округе, — сказал Бута, собирая свои вещи. — Мы скоро приедем на станцию, а оттуда грузовик повезет нас до места, в самую долину Ассама, — тут всего несколько миль.
Гангу выглянул в окно вместе с другими пассажирами и увидел, что холмы начали снижаться; по их отлогим склонам тянулись, уходя в даль, ровные ряды каких-то растений.
— Тут везде чайные кусты, — внушительно сказал Бута, желая произвести впечатление на своих слушателей, — и тем, кто здесь работает, можно позавидовать, потому что они любуются замечательными бунгало, выстроенными сахибами на головокружительной высоте. Англичане — удивительный народ! Они перекинули мосты через реки и победили духов леса!
Гангу смотрел на расстилавшуюся перед ним, залитую солнцем долину, потонувшую в жарком мареве испарений, потом отвел глаза, снова сосредоточившись на внутренних переживаниях, — в нем опять шевельнулось смутное беспокойство, точно предчувствие нежданной беды.
Раздались хриплые гудки, пронзительный свисток, громкое пыхтенье, угрожающе заскрежетали тормоза, вызвав удивление маленького Будху, и поезд словно нехотя остановился у незатейливого вокзальчика станции Гархи.
Группами по пять-шесть человек кули стали разбредаться, направляясь на разные плантации, куда их завербовали.
Обещанного Бутой грузовика на станции не оказалось, но семья Гангу охотно пошла пешком, чтобы размять ноги после долгих дней вынужденного сиденья в поезде.
Мили две они шли по слегка всхолмленной местности, и это была довольно приятная прогулка. Они миновали плодородную долину, где тянулись рисовые поля. На некоторых полях буйволы, эти любители грязи, тащили за собой стальной плуг — Гангу еще никогда в жизни его не видел. На пять миль к западу простирались чайные плантации Робертсона, а на востоке вздымались горы, они словно хотели дотянуться до снежной вершины Нанди Парбат, сверкавшей так ярко, что Саджани протянула к ней сложенные руки и стала молиться; набожная женщина в своей наивной вере принимала серебристое сияние снегов за гневный взор великого бога Шивы.
Но вот кончились поля, и путники достигли девственного леса; идти стало труднее, тем более, что Будху требовал, чтобы его все время несли на руках. Еле заметная тропинка вилась в густой траве среди зарослей папоротников, каменного дуба и рододендронов, душный воздух был насыщен влагой. Гангу казалось, что он слепнет в этом темном лабиринте. Листья, ветки, теснившиеся вокруг кусты и деревья сплетались в сплошную завесу, и ему стало мерещиться, будто он сливается с этим дышащим тлением зеленым адом. Мерный звук падающих капель, причудливые и зловещие очертания деревьев порождали фантастические видения в его мозгу, а назойливое жужжание, производимое мириадами насекомых, которое порой прорезывала низкая нота жука, похожая на трубный звук, вызывало мысли о небесах, где поселяются праведники, после того как их чистое сердце выдержит испытание адских мук. Время от времени Гангу, с сыном на руках, оглядывался, чтобы посмотреть, далеко ли отстали жена и дочь. Но они, как героини древних времен, шли вслед за ним, вдохновленные близостью обетованной страны, не жаловались на колючки, больно ранившие ноги, и, казалось, не чувствовали голода.
— Кто хочет есть, должен смело идти навстречу неизвестному, — сказал Бута, старавшийся философскими рассуждениями поддержать своих спутников. — Мы, северяне, с рождения придерживаемся этого правила. Мы никогда не отступаем перед опасностью.