Выбрать главу

— Ее нельзя осуждать, брат, — сказал Гангу, которому не нравился злобный тон Нараина. — Ведь она была вынуждена так поступить.

— У нее теперь есть украшения и хорошие платья, — горячо продолжал Нараин. — И ей дали землю.

— Все это так, — промолвил Гангу, угадывавший, сколько горечи прячется за озлоблением Нараина.

— Младший управляющий ни за что не даст мне участок, — с грустью покачал головой Нараин, — хотя завтра мне придется отправиться в клуб подготавливать площадку для поло. Вместо того, чего доброго, достанутся, как и тебе, пинки.

Переживания Нараина были близки Гангу — он сам испытал подобные. Правда, теперь он имел участок, но пережитое им горе, куда более тяжкое, чем унижение от побоев, смягчило его сердце, и ему хотелось прощать.

Жизнь, конечно, приучила его мириться с обстоятельствами. Работа под палящим солнцем, косовица, жатва, самые разнообразные обязанности, извечная борьба с природой — все это научило его терпению и упорству — добродетелям, выковывающим суровые сердца, но ослабляющим волю.

К тому же религия, учившая фатализму, как бы подтверждаемому всем тем, что подсказывал ему опыт о неизбежности смерти, невольно склоняла его верить, что после его испытаний наступит небесное блаженство.

Переносить страдания молча, подавлять в себе горечь, вызванную испытаниями, прощать, вырывать вон из сердца обиду и злобу — вот к чему отныне стремился Гангу.

И потому он теперь прощал всем.

В этом чувстве всепрощения не было, однако, ничего робкого и приниженного — он не покорялся никому, а лишь слушался внутреннего голоса, подчинявшего его высшей силе. Ему было нелегко справляться со своими врожденными наклонностями, но он твердо решил не поддаваться чувствам, диктовавшим ему единственный выход, совместимый с законами чести раджпута: смыть оскорбление могла только кровь.

Разве не встречаются в мире добрые люди? Ведь начал же он испытывать расположение к Нараину, хотя ранее вовсе не знал его…

Всепрощение не означает малодушия. «Люди, твердо идущие к цели, не знают ни любви, ни ненависти» — гласила слышанная им где-то поговорка. Легко прощать — вовсе не значит мириться со злом и перестать с ним бороться. В самом деле, истинное уменье прощать представляет тяжелый подвиг, выше которого есть лишь один: уметь прощать, смирившись и не гордясь!

— Нам следует прощать, — обратился он к Нараину.

Тот взглянул на него с изумлением — у него было красное от возбуждения лицо и в висках сильно стучала кровь.

Тут над притихшим поселком раздался протяжный вечерний сигнал рожка — пора было расходиться по домам.

— Вы дома? Эй, Гангу, Нараин? — послышался голос стражника снаружи.

— Пойдем спать, — тяжело вздохнул Нараин, поднимаясь с топчана, — пока нам не досталось от сторожа.

Глава 14

Жизнь хороша, если можно вот так скакать по полю, лихо сбоченившись в седле, верхом на добром коне, в упоении размахивая длинной бамбуковой клюшкой, в погоне за белым деревянным мячом, как носился сейчас Рэджи Хант, играя в поло на клубном поле.

Носясь, как в угаре, по полю, лихо гарцуя верхом на своей лошади, Рэджи Хант размахивал бамбуковой клюшкой, гоняясь за мячом. Он чувствовал себя истинным потомком благородных предков, гордился своей голубой кровью; прежде он хвастал ею в школьные годы, потом в Сэндхерсте и позднее в индийской армии. Он гордился даже и теперь, несмотря на все щелчки судьбы. Крикет — глупейшая игра для девочек да изнеженных мальчиков, хотя и пелось в школьной песне, что сражение при Ватерлоо было выиграно на спортивных площадках Итона. В Кемберлее чаще приходилось месить грязь, нежели попадать по мячу, играя в хоккей, а про армию и говорить нечего: там все диктовалось пристрастием полковника к биллиарду или настольному теннису. Здесь же, наконец, было настоящее поло, спорт богов, подлинная мужская игра, нечто с лихвой окупающее всю проклятую лямку службы, которую приходилось тянуть на чайных плантациях.

«Пусть только дадут носиться, как в угаре, лихо сбоченившись в седле, верхом на резвом коне, скакать, размахивая бамбуковой клюшкой, за белым деревянным мячом, пусть только дадут сразиться в поло — и тогда лети к черту все остальное», — примерно так думал Рэджи, вихрем пролетев мимо белой лошади Мэкра.

Первый тайм прошел блистательно. Лошадь под Рэджи была еще свежей, и сам он кипел неуемным восторгом. К тому же ему удалось забить гол.

Все сложилось как нельзя лучше, куда удачнее обычного, когда он чувствовал себя разбитым еще перед началом игры. Дело в том, что он всегда плохо спал накануне, заранее волнуясь перед игрой, чувствовал себя утомленным после дневной работы, нервничал, пока медленно тянулись часы ожидания, — приходилось обходиться без дневного отдыха, а потом вся эта возня с одеванием и другими приготовлениями; сегодня же он был в отличном настроении.