Он услыхал команду Мэкра: «Стой!», а потом: «Вольно!»
Перед ним стоял воплощенный дух Империи, самой торжествующей Империи.
— Берегитесь, вы, кретин! — заорал Мэкра, сделав несколько шагов по направлению к нему. — Если бы вы не были белым человеком, я убил бы вас наповал, вас и всю шайку, которая идет за вами. Прекратите это нелепое шествие!
— Я вас увольняю, — добавил, появляясь из-за Мэкра, Крофт-Кук, грозно вытянув руку и указывая пальцем на де ля Хавра.
Изумленный де ля Хавр не находил слов для ответа.
— Скажите спасибо, что вы еще целы! — крикнул Рэджи Хант, проталкиваясь вперед.
Де ля Хавр вспыхнул и посмотрел на него в упор, потом опустил голову.
— Восстание подавлено! — пробормотал он с усмешкой.
— Налево кругом! Шагом марш! — скомандовал Мэкра, и взвод солдат зашагал обратно по дороге.
Глава 21
Де ля Хавр шел по знакомой дорожке к бунгало Крофт-Кука с таким чувством, что идет по ней в последний раз, и едва ли не ожидал, что она должна как-то измениться в тон его настроению, чуть ли не окраситься в темные, трагические цвета. Однако природа оставалась, как всегда, неизменной и равнодушной. Ее могли изменить лишь какие-нибудь катастрофы, вроде землетрясений, или испепелить небесные молнии заодно с грешниками в день страшного суда. К тому же тревога его души отнюдь не напоминала роскошные страдания пораженного любовью героя фильма или мелодрамы. Его переживания казались ему пошленькими и даже неуместными. Более всего его мучило, что он никак не мог побороть чувства жалости к себе при мысли, что должен навсегда расстаться с Барбарой.
Он и сам считал собственные мысли мелкими и наивными: ему хотелось добросовестно в себе разобраться и определить создавшееся положение. Всего неделю назад все у них с Барбарой обстояло наилучшим образом, вопреки отдельным шероховатостям и неизбежным недоразумениям. Она была с ним очаровательна, и ее заразительное веселье сообщалось и ему. Барбара дурачилась, смеялась, остроумно всех передразнивала, в глазах ее дрожал смех, она отгоняла от себя все заботы. Между ними установились самые нежные отношения, все казалось уместным и полным смысла, даже пустая сентиментальная болтовня. Даже наивные планы о квартире с кафельной ванной представлялись де ля Хавру вполне реальными. И когда общество отвергло его, признав отступником, Барбара все же пришла к нему… Что же заставило ее написать, что она порывает с ним всякие отношения? Неужели она так обиделась на его упреки по поводу вечера у полицейского чиновника Смита, куда она пошла без него? Правда, он приревновал ее. Впрочем, если как следует разобраться, окажется, что он, пожалуй, лишь разыграл ревность, считая это хорошей политикой… Де ля Хавр перебирал в уме все подробности их ссоры: его возмущение тем, что она не хочет провести с ним свободный вечер, последовавшие извинения, окончательное решение идти на этот злополучный вечер… Все это нисколько не помогало ему понять, почему она так внезапно к нему переменилась.
Де ля Хавру приходили в голову всякие мысли: не так ли в жизни и у других людей все зависит и изменяется от пустяков, от самых ничтожных причин? Дуновение ветерка способно повлиять на людские отношения, разлучить любящие сердца, обречь человека на одиночество…
Теперь он догадывался, что ссора по поводу Смита была лишь предлогом — на самом деле она не могла оставаться на его стороне, когда все поголовно на него ополчились. Ей и прежде немало доставалось от матери за увлечение им. Родители месяцами настраивали ее против него. Он мог понять ее точку зрения: приученная с детства считать личное счастье высшим благом жизни, она мечтала лишь о подходящей партии, а все остальное ей было в высшей степени безразлично. Влюбившись в него, она не сразу сообразила, что он не мог дать ей желаемое, а придирки родителей лишь подливали масла в огонь — она не хотела отказаться от него из духа противоречия. Теперь же, под влиянием всеобщего негодования, вызванного его поведением в памятную ночь «осады» клуба, все, что накоплялось у нее в душе под влиянием родительской воркотни и наставлений, всплыло наружу: она решила с ним порвать, и его замечание про Смита послужило ей удобным поводом для разрыва.
Мимо него торопливо прошел кули с вязанкой хвороста на голове. Он невольно вздрогнул и огляделся вокруг себя: одни участки плантации выступали бледно-голубыми пятнами в сгущавшихся сумерках, другие погрузились в тень, и тишину долины нарушал шум воды, доносившийся то глуше, то громче.