— Один французский ученый, — заговорил де ля Хавр, стараясь попасть в тон насмешливо настроенной Барбаре, — изобрел сыворотку, которая уничтожает усталость. Собаки, которым впрыскивали эту сыворотку, работали по шестнадцати часов на топчаке без особого утомления. Полагают, что эта сыворотка может продлить жизнь человека на десять лет. Так что люди смогут лишние десять лет проработать на топчаке, как собаки, не уставая. Надо порекомендовать вашему мужу выписать эту сыворотку, миссис Крофт-Кук. Она была бы полезна всем, в особенности кули!
Де ля Хавр удовлетворенно огляделся по сторонам, ожидая одобрения. Но никто не отозвался, и он, слегка обиженный, с вызывающей улыбкой откинулся на стуле, наблюдая замешательство, вызванное его иронией.
— Вас и всех ваших проклятых кули следовало бы поставить к стенке и расстрелять, — вырвалось у Крофт-Кука, и он засмеялся, чтобы скрыть свое возмущение.
— Чарльз, милый, не бранись! — взмолилась миссис Крофт-Кук, недостаточно чуткая, чтобы понять истинный смысл слов де ля Хавра.
Наступило неловкое молчание; лицо у Крофт-Кука побагровело, и он тяжело перевел дух. Рэджи залпом допил свой стакан. Барбара что-то искала в своей сумочке. Миссис Крофт-Кук переводила недоумевающий взгляд с одного на другого.
— Добились вы каких-нибудь результатов, Джон? — спросила Барбара, чтобы нарушить молчание.
— Нет, — преувеличенно громко ответил де ля Хавр, стараясь не обнаружить овладевшего им смущения. Он понял, что задел Крофт-Кука, поддавшись установившемуся тут тону напускной веселости. Он и на родине чувствовал себя неловко на званых приемах, да, по правде сказать, и вообще в гостях, где люди под личиной утонченных манер и вежливого обращения скрывают свои истинные мысли и чувства. А здесь, в далеком Ассаме, эти светские условности соблюдались, пожалуй, еще строже, чем в других частях Индии, потому что плантаторы были по большей части консервативными дельцами.
В метрополии большинство их наверняка были бы преуспевающими бакалейщиками. Среди молодых людей попадались неудачливые сынки из мелкобуржуазных семей, которых послали сюда, вместо того чтобы отправить в Австралию работать на фермах, потому что чайные плантации пользовались репутацией одной из наиболее организованных отраслей сельскохозяйственного производства и виды на будущее здесь были хорошие. Де ля Хавр, избалованный нежной мамашей, рос настоящим enfant terrible. С годами он даже прослыл занятным собеседником и научился неплохо выпутываться из салонных перепалок; в его поверхностных умствованиях была доля искренности, и в общем все сходило у него довольно гладко. Но в обществе служащих плантации он чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег, а его ученые тирады и академические шутки не имели здесь никакого успеха и нравились только Барбаре.
— Почему? — продолжала расспрашивать Барбара, стремясь как-нибудь завязать общий разговор.
— Мой микроскоп заржавел от пота, стекающего с моего чела, — ответил он, все также натянуто шутливо, — а единственная линза лопнула от моего пристального, сосредоточенного взгляда. Мне придется выписать новую из Германии.
— А почему не из Англии? — спросила миссис Крофт-Кук.
— Потому что английские товары не всегда самые лучшие, — ответил де ля Хавр тоном, прозвучавшим против его воли дерзко и вызывающе.
К подобному замечанию Крофт-Кук уже не мог отнестись как к шутке и недовольно отвернулся. Ему хотелось извиниться и выйти из-за стола, но его задержал недопитый стакан виски. Рэджи кивнул головой в сторону Крофт-Кука и слегка прищелкнул языком. Молчаливое сочувствие шефа помогло молодому человеку подавить бешенство. Миссис Крофт-Кук дала выход своему раздражению тем, что встала и сильно дернула шнурок звонка, чтобы позвать Илахи Бакса убрать со стола. Барбара сидела с опущенной головой, не поднимая глаз, — она не знала, как сдержать де ля Хавра, чтобы он не раздражал ее отца. Она понимала, что их взаимная неприязнь отзовется прежде всего на ней.
Де ля Хавр разошелся настолько, что, не обращая внимания на напряженную атмосферу, чуть было окончательно не испортил дело: он решил произнести первую подвернувшуюся остроту, хотя бы самую плоскую, вроде того, что «Барбара любит готовить французские блюда, а я люблю вещи германского производства», однако спохватился, почувствовав, что это будет донельзя глупо, и ограничился тем, что добавил:
— Тевтоны специализировались на микроскопах, потому что они относятся к микробам более сознательно, чем мы.
Эта попытка оправдаться никого не успокоила. Де ля Хавр остро почувствовал, насколько он далек от остальной компании, и стал лихорадочно искать путей примирения. Не находя достаточно невинной подходящей фразы, он пустился в новые ученые рассуждения.