Привет, сынок.
Я дюжину раз начинала писать это письмо, а потом удаляла его, так и не решившись отправить. Мне хочется начать с того, что ничего не случилось, поэтому, пожалуйста, не волнуйся, я пишу не поэтому.
Я пишу, потому что мы скучаем по тебе. Время летит быстро, и мы никогда не сможем его вернуть.
Я знаю, что тебе больно. Знаю, что в глубине души ты не думаешь, что сможешь как-то это исправить.
Но дело в том, что мы не ждем исправлений, нам просто нужен ты.
Если ты боишься, что мы тебя не примем, то не надо.
Наша дверь всегда открыта, как и наши сердца.
Мы следили за твоей жизнью в интернете и никогда так не гордились тем, чего ты достиг и кем стал.
И нам хотелось бы снова стать частью твоей жизни, когда ты будешь готов.
Это не чувство вины, сынок. Это я, как твоя мать, говорю, что думаю о тебе каждый день. И о твоем брате тоже.
Я думаю обо всем.
Как каждый вечер укладывала вас спать, а вы по очереди выбирали себе сказку. Думаю о том, как все мы смеялись, когда ты родился. Оказалось, что у тебя только одна ресница. Она торчала, как маленькая иголка, а Кларк спрашивал, зачем врачу понадобились остальные.
Я думаю о том времени, когда тебе было семь, а Кларку десять, и какие-то мальчишки дразнили его из-за волос. Ты подошел к парню почти вдвое больше тебя и ударил его в живот.
Мы должны были тебя отчитать, но втайне гордились тем, что у Кларка будет защитник.
Я вспоминаю все воскресенья, когда мерзла на футбольном поле, глядя, как ты бежишь, бежишь и бежишь. Ты никогда не сдавался. Другие дети сидели в унынии, особенно когда ваша команда проигрывала, но ты продолжал двигаться со скоростью сто миль в час. Проигрыш лишь подстегивал тебя.
Я думаю о тебе в шестнадцатилетнем возрасте, когда ты устраивал тренировочные лагеря в местном парке. Раздавал листовки пассажирам на вокзале. Неделю за неделей, в солнце и дождь, ты изо всех сил старался найти клиентов.
Я думаю о том, как ты продолжал завоёвывать социальные сети.
Думаю о том времени, когда ты позвонил мне в слезах, потому что подписал контракт на публикацию своих кулинарных книг и фитнес-плана.
Я думаю о том, как смотрела тебя по телевизору, и как ты нервничал, когда снимал свой первый десятиминутный кулинарный ролик.
Я думаю обо всем этом, и не чувствую никакой печали. Я рада.
И лопаюсь от гордости, зная, что ты мой сын.
Я думаю о слезах, которые пролила, когда вышла из кинотеатра после просмотра фильма, в котором ты играл. Твой отец шутил о том, что только я могу рыдать над кровожадным сюжетом. Но я плакала не из-за него, и твой папа об этом знал. Я плакала, потому что ты снова покорил очередную вершину. Наблюдала, как мой мальчик растет, упорно трудится, никогда не сдается и становится звездой.
Я думаю о тех фотографиях, где ты целуешься со своим парнем. Меня не волновало, что он мужчина. Все, что я могла видеть — это счастье и любовь, написанные на твоем лице.
Я думаю о том, когда впервые вошла в дом, который ты нам приобрел. Помню, как ходила кругами и прикасалась к каждой поверхности. Дом был таким чистым, блестящим и новым. Без старых воспоминаний, только с новыми, которые обязательно появятся, и во мне расцветала надежда. Я думала о том, что для всех нас этот дом означал новое начало. И все еще на это надеюсь.
Я думаю о тебе каждый божий день, и твой отец тоже.
Я знаю, что мы не можем повернуть время вспять, но мы можем попытаться его остановить. Можем попытаться вернуть то, что потеряли.
Пожалуйста, подумай об этом, Флинн.
Подумай об этом, как я думала о тебе. Каждый день.
Люблю тебя всем сердцем.
Мама.
Я снова и снова перечитываю ее слова. И каждый раз они просачиваются сквозь трещину в моем сердце, проникая в кровоток.
К тому времени, как водитель опускает перегородку, чтобы сообщить о том, что мы подъезжаем к аэропорту, мне кажется, я прочитал письмо матери раз тридцать, а то и больше.
Главное чувство, которое я испытываю — это надежда. Боже, я надеюсь, что мама не считает, будто я о ней не думал. И об отце.
И они, и Кларк ежедневно возникают в моих мыслях, иногда по нескольку раз в день. Иногда эти воспоминания накатывают волнами, словно непрошенные гости, проявляясь в запахах, пейзажах или вкусе.
Кажется, Айзек всегда знает, когда это происходит, потому что он прикасается ко мне, целует и спрашивает, все ли со мной в порядке. А в ответ я говорю, что со мной все прекрасно, и я просто задумался. Но Айзек знает правду.
— Приехали, сэр, — объявляет водитель. — Я припаркуюсь на встречной полосе, вон там.
Закрывая электронную почту после сохранения маминого сообщения, я стряхиваю свои мысли, благодарю водителя и выхожу на тротуар перед главным входом в зал прилета.
Но не успеваю сделать и двух шагов, как до меня доносится голос Айзека:
— Ты просто загляденье.
Я вскидываю голову, и мой взгляд тут же его находит.
Он небрежно прислоняется к стене слева от входа. Одну руку Айз держит в кармане, а другой опирается на ручку чемодана.
Не знаю, то ли из-за письма, которое я только что прочитал, то ли из-за того, как сильно скучал по своему мужчине, но мое сердце начинает колотиться, а ноги — двигаться, и прежде чем успеваю это осознать, я обхватываю Айзека руками и притягиваю его к себе.
Мой подбородок покоится на плече Айза, губы находятся у его уха, и руки обнимают так крепко, словно Айзек может исчезнуть, если я этого не сделаю.
— Не то чтобы я жалуюсь, но ты сам сказал, что никаких романтических встреч в аэропорту не будет, а теперь лезешь на меня, как на дерево.
— Тише, — бормочу я, крепче прижимая его к себе. — Не порти момент своим острым языком.
Я чувствую, как мой мужчина кивает, щетиной царапая мне щеку.
— Точно. В тебе столько всего, где я мог бы использовать свой язык, но каждый раз приходится себе напоминать, что мы не можем заниматься сексом на публике.
Я ничего не могу с собой поделать и невольно смеюсь. И это не слабый смешок. Он исходит из груди, срывается с губ. Мое теплое дыхание обдувает шею Айзека, заставляя того содрогаться на Лос-Анджелесской жаре.
— А не пора ли нам выбраться отсюда, детка? Мы привлекаем взгляды.
Айзек лжет. Когда я поднимаю голову и смотрю через плечо, то никого не замечаю. Ну, во всяком случае, никто не обращает на нас явного внимания.
— Я не имел в виду людей, —добавляет Айз. Легкая усмешка приподнимает уголки его губ и искрится в глазах. — Я имел в виду свои штаны. Там становится немного тесновато.
Когда я фыркаю и закатываю глаза, делая шаг назад, он фыркает в ответ.
— Эй, не осуждай меня. Прошла куча времени, и это ты ко мне пристаешь. Давай не будем забывать данный факт, — Айзек широко раскрывает глаза, изображая невинность, но ухмылка на его красивом лице не исчезает.
— Идем к машине, Айз, — хватаюсь за ручку его чемодана и начинаю тащить багаж за собой.
— Я не получил свой поцелуй.