— Может, всё-таки это Высший? — В голосе первого послышался неподдельный ужас. — Откуда тут взяться смертному с Сосудом?
— Учитывая, кто перед этим прошёл по Пути, — добавил ворчливый. — Я думаю, что лучше бы нам никогда не рождаться, чем вмешиваться в это дело!
— Но доложить-то мы обязаны, — с легко читаемым сомнением произнёс всадник.
— Вот и доложи, — согласился второй, — лично я встревать в дела, в которых явно замешана она, не намерен, ибо жить хочу даже после трёх тысяч прожитых веков. А когда тут ещё и Сосуд объявился, то жить хочется ещё больше, а возможность жизнь потерять очень сильно возрастает для тех, кто встанет на её пути! Её даже Высшие побаиваются, хотя и делают беспристрастные лица, подчёркивая свою независимость.
— Как меня раздражает эта политика, — произнёс тот, который был на коне.
— Это ещё не беда, — проворчал второй, — политика часто убивает! Нам с тобой это надо?
— Конечно, нет!
— А значит, мы ничего и никого не видели! Правильно?
— И тогда она на нас в обиде не будет! — идея остаться в стороне от каких-то только этим парням понятных разборок пришлась первому по душе. Впервые слышал, чтобы двое мужчин так боялись одной женщины, хотя, прежде чем оценивать, надо бы узнать ту женщину, может, и я бы её испугался.
Голоса начали удаляться, и я решился, наконец, открыть глаза и посмотреть им в след. И тут же чуть не поседел: в сторону от дороги, на которой я лежал, продолжая обнимать портфель и пистолет с патронами, уходили в пустыню кентавр и сатир, такие, какими их только можно представить, читая греческие трагедии.
Значит, меня накачали наркотиками: объяснить как-то иначе свои видения я не мог. Поэтому решил лежать и не двигаться, пока не пройдёт действие зелья, дабы не натворить бед своим безумием, которое рвалось из меня во все стороны.
— Это то, о чём я думаю? — Я снова открыл глаза, но, лучше бы, я не видел её! Более соблазнительное существо даже представить себе было трудно.
— Думаю, что это последствия, — прохрипел простуженный мужской голос.
Теперь на до мной склонилась совсем молоденькая девушка, чью чарующую наготу прикрывали лишь очень длинные и пышные локоны зелёных волос, ниспадающих вдоль тела до самых изящных, словно выточенных скульптором из мрамора, лодыжек. Рядом с ней стоял жутко волосатый мужик, с небольшими рожками на лбу и трезубцем в руках.
— Смотри-ка, — прохрипел волосатый, — а он, похоже, очнулся и слышит нас.
— Надо бы проводить его до ближайшего Поста, — проворковала голая красавица, — с такой ношей нельзя в одиночку бродить по Пути, тем более, когда тут только что прошла она.
— И не говори, — от негодования мужик даже ударил трезубцем о землю, отчего та задрожала, как при не очень сильном землетрясении, — плохой знак. Последний раз она появлялась перед большой войной с титанами. Жуткое тогда было время.
— Да, — согласилась девушка, — она появляется только перед очень большими событиями. Даже перед потопом её не видели.
— Что ей потоп? Мелочь! И смертных-то не всех смыло из-за Его вмешательства. А она словно знала заранее и не воспользовалась Путём.
— Только теперь, судя по всему, — проворковала зеленоволосая нимфа, — всё гораздо хуже. Перед нами смертный, и у него Сосуд. Ничего подобного в истории ещё не было. И заметь, при этом, она прошла по Пути, не оглядываясь, словно точно знала, что произойдёт следом. Не удивлюсь, если и этого смертного она подослала. Ты только подумай, как тонко она играет! Ведь теперь его и убить-то нельзя, пока он сам не передаст Сосуд из рук в руки новому владельцу!
— Всегда была стервой, — согласился волосатый, — и всегда играла только по своим правилам. Я-то помню её ещё совсем молоденькой, но уже тогда даже Высшие старались с ней не ссориться. Помнишь «ночь огня»?
— Ещё бы!
— Я тогда едва успел спрятаться за семь миров, но и там мои океаны почти полностью выкипели! А ей всего лишь замечание сделали!
— Что ты хочешь? — усмехнулась девушка. — Она же Его любимая дочь!
Они немного помолчали, рассматривая меня, словно диковинку в музее. Потом волосатый тяжело вздохнул и протянул ко мне руку.
— Не дам, — взвизгнул я. Ибо единственное, что понял из их разговора, так это то, что меня не убьют, пока я сам, по доброй воле, что-то им не отдам. Никакого сосуда в руках у меня не было, поэтому я не собирался им отдавать ничего.