- Ужас, - сказал Кракли. Йети кивнул.
- Узас, - согласился Настырник, - мне вообсе иногда казется, цто мы зывём с ведром стекла на голове. Помню, кто-то сказал, цто целовек зывёт в доме, полном зеркал. И каздое зеркало его самого и отразает. Куда ни посмотри - зеркало, и в зеркале - ты. И весь как есть - с брюхом, с мозгами тупыми, с зубами гнилыми, с мыслями глупыми. И смотрис на него - на себя - и страсно, аз зуть. И ты сам себя в зеркале нацинаес подкрасывать. Тут золотистого прибавис, там цёрного, тут - белого. И такой ты становисся весь из себя сильный, знацительный и герой, цто просто любая баба тебе дать долзна не раздумывая. Вот просто легла и юбку к подбородку.
Настырник закрыл глаза и вздохнул, криво улыбаясь.
- А когда видис, цто никто тебе дать не готов, не хоцет, хоть ты пополам тресни, трясётся мир, и от зеркал кусоцки стекла отслаиваются. Падают. Копятся. И со временем - полное ведро осколков у тебя у лица. Цуть где занесло на повороте - в козу впиваются, залят, резут. Больно. А когда не двигаесся никуда, стоис, то просто тупо давят, змут, колют. Ад, а не зыснь. Слепой ты, залкий, злой. Всё тебе зло, всё тебе страдание.
Он хмыкнул.
- И нацинаес плакать. Слёзы смывают стекло, растворяют, плавят, в порезы солью вместо дезинфекции заливают. И цуес - рассыпается ведро, расмывает стёкла, падают они с тебя, льются и тонут в земле. И легце становится, и видис, что мир-то - вот он, светится, и совсем он другой, как сквось боль.
Тишина повисла над палубой. Стучал двигатель, волна плескала в железный борт.
- Захватывающе, - сказал Йети.
- Страсно, - ответил Настрыник. - И всё - ты сам. Не кто-нибудь, а ты. Ты сам.
- А что ж ты за сука тогда такая, - заметил Кракли, - если сам себе проблемы создаёшь?
- Близорукая, - ответил Настырник, - и самодовольная. Зацем думать о будусем или о прослом, или о том, цто правильно, если мозно просто дать есё кусоцку стекла упасть? Упало - да и ладно, не оно первое, не оно последнее. Мало ли их, кусоцков. Карма, и все дела. Главное - не напрягаться сейцас.
Кракли промолчал. Отхлебнул.
- И что же делать? - спросил Йети. - Куда грести? В монастырь?
- От ведра, - ответил Настырник. - От самодовольства. От самовосхваления. От добра и зла. От хоросо и плохо.
- О как, - крякнул Йети. - Куда ж это?
- К миру, - ответил Настырник.
- Что-то дешёвые у тебя проповеди пошли, - сказал Речник.
- Не продаю, - ответил Настырник. - Мозес луцсе - просу.
Речник смолчал.
Река билась в борта. Грубая водка билась в глотки.
- Ладно, - сказал Йети после длинного молчания. - Как это - к миру?
- Сровнять себя и его, - ответил Настырник. - Не давать себе преференций.
- Это, - сказал Кракли, - я так понимаю, не сопротивляться? Придут тебя грабить - поклонись, придут резать - рубашонку расстегни, чтоб им удобнее было? А захотят трахнуть - на четыре кости падай?
- Не давай себе больсе, цем нузно цтобы выжить, - ответил Настырник. - Придут грабить - сам лиснее отдай, придут резать - сопротивляйся. Захотят трахнуть - отбивайся.
Йети хмыкнул.
- Что-то запутался ты, брат, - сказал он. - Про лишнее не поймут, всё заберут, да ещё и грохнут, раз часть отдал, значит, не всё, значит, гораздо того больше у тебя есть, да не признаёшься. Резать, трахнуть - а что вдруг отбиваться? Может, им надо? А ты добро и зло, говоришь, выкинул. Для тебя добра и зла быть не должно, значит, встань и прими, что принесли. Да ещё и спасибу отвесь, если сможешь.
- Ты прав, - сказал Настырник, немного подумав. - Нельзя сопротивляться.
- А если при тебе кого другого убивать начнут? - спросил Йети. - Невинного? Или ребёнка? Смолчишь?
Настырник задрал голову, и спирт с водой потёк в его глотку.
- Полегче, Никон, - сказал Речник. - И с водкой и со словами. А то не размолишь стекло.
- Кажется, харе, - сказал Речник. - Сейчас чуть приподымемся.
Он скрылся в глубине субмарины, там хрипнул и затарахтел бензиновый двигатель помпы.
Субмарина начала подыматься над лёгкой волной выше.
Когда ноги сидящих у релинга повисли на водой, роняя капли, помпа смолкла.
Речник вылез на палубу, налил себе из канистры спирта, плеснул в кружку воды, принял у Кракли чищеную рыбину и сел вместе со всеми.
- Красиво, - сказал Йети.
Лунный свет скользил по чуть беспокойному морю, пронизывал бледно-зелёным низкие спины бегущих из ниоткуда волн, влажными туманными отблесками срывался с гребней.