- Мира нет в душе? - спросил я.
- Странный он какой-то, - ответил хозяин квартиры. Зациклило его на теме смерти и бессмертия, понимаемых в самом вульгарном оккультном смысле. Наподобие бессмертных монахов шаолиня. Он и меня спрашивал: мол, есть ли у нас в православных монастырях монахи, которые практикует физическое бессмертие.
- Бедняга, - снисходительно сказал один из присутствующих, по имени Олег, - это его Кастанеда до ручки довел.
- Но как он Брянчанинова читать начал? - спросил я. - Это же довольно сложный автор.
- Да так, - пожал плечами хозяин, - она лежала у меня на столе, он увидел в заглавии слово "смерть", ну и стал просить почитать. Я вначале не хотел давать, потом дал, думаю, все равно назад принесет, не сможет читать. Ну, Слава Богу, ошибся.
- Да, помни о смерти, - сказал я. - У Радика это как-то перехлестнулось с темой смерти по Кастанеде. Кастанеда называл смерть главным советчиком.
- Все смерть, смерть, - недовольно пробурчал Олег, - а где жизнь, где духовная радость, где духовный свет?!
Далее разговор пошел на тему - прав или не прав был дьякон Кураев, когда заявил, что книги святителя Игнатия Брянчанинова пора поставить на полку. Показного "монашеского смирения" и без того хватает - черные одеяния, опущенные в землю угрюмые лица, мысли о смерти...
И вот новая, и опять неожиданная встреча, на этот раз на кухне Индуиста.
- Радик, ты как, стал православным? - спрашиваю я.
- Да, я иногда хожу в церковь, - рассеянно отвечает Родион, - только не в вашу, эту, Московского Патриархата, а в нашу, украинскую, на Садовую.
- Ясно, к "филаретовцам". А "наша" чем тебе не нравится? Политика?
- При чем здесь политика? - обижается Радик. - Я вначале и пошел в вашу, как все. Хотел с епископом на духовные темы поговорить, а он сидит, развалился на скамейке, толстый, не объедешь. Вам чего? И смотрит так, будто я его холоп. И это духовный пастырь? Я развернулся и ушел, ничего не сказал.
- А на Садовой епископ лучше?
Радик морщится:
- Тоже еще тот, бандит.
- Так в чем тогда тема? - спрашивает Индуист, - везде так, даже у кришнаитов.
- Не хочу быть обусловленным вашим Московским Патриархатом и квасным российским патриотизмом.
- Хорошо, а Россия чем тебя лично обуславливает?
- Россия и вообще... так называемая любовь к Родине, это пустая иллюзия, потеря энергии... Впрочем, ваши проблемы, не мои. Я здесь свободен.
- Свободен? А майдан в Киеве разве тебя не обуславливает? - спрашивает Индуист. Ты только о нем и говоришь.
- Нет! - почти кричит Радик. - В отличии от дебилов и малолеток, играющих в бандеровцев, я не смотрю на майдан ради майдана.
- Так в чем причина? - спрашиваю я как можно более мягким голосом.
Родион несколько минут молчит, потом говорил тихим, глухим голосом.
- Причина в том, что вы верите в бессмертие, а я нет... Никто меня не понимает, ни христиане, ни кришнаиты, ни материалисты... даже любители Кастнеды не въезжают. Все мои поступки, они не просто так. Они руководствуются только тем, что смерть стоит за моим левым плечом. Да-да, прямо за моим левым плечом. И за вами стоит смерть, но вы это отрицаете, потому что верите в бессмертие. Но вы никак не поймете, что бессмертие, Рай, перевоплощения - это только слова. Слова! Никто не может это ни доказать, ни опровергнуть. А смерть она очевидна. Это самое очевидное, что есть в этом мире! Вот почему я играю, провоцирую. Я, как и все, могу в любую минуту умереть. Я знаю, что у меня почти нет шансов стать бессмертным. Поэтому я играю, я обманываю смерть...
Пищит телефон, Родиону приходит СМС сообщение. Прочитав его, он встает и быстро одевается. Уже в дверях машет нам рукой:
- Пора делать революцию. Бывайте. Бухайте дальше. Оставайтесь со своим серым быдлом. А я иду туда, где огонь, - пафосно заканчивает Родион и уходит.
Стоим с Индуистом на балконе, курим. В сквере с бюстом погибшего украинского националиста Чорновола, кажется, сход националистов. Сквер где-то метрах в ста от нас. В вечерних сумерках видно небольшую, но агрессивную толпу (пытаемся высмотреть в ней Родиона - бесполезно, ничего не разглядеть). Над сквером красные всполохи зловещего огня. Жгут файера, или что там у них. Индуист рассказывает мне о том, что даже в кришнаитском храме произошел раскол на сторонников и противников "майдана". А я закрываю глаза - передо мной все стоит "фото" из ноутбука Индуиста: стена огня перед каким-то зданием и в этом огне сгорает человек, в форме "беркутовца"... И никуда не деться от этой страшной картинки.
Два мира
Это был большой человеческий город, очень большой. Увиденное его потрясло. Пейзаж вокруг напоминал мрачные иллюминации Кургана Тьмы. Пестрый знал, что находится сейчас почти в самом центре города. Около него мельтешили человеки, много человеков, очень много! Человеки вели себя так, будто наелись плесени Забвения.
Одни из них скрывали лица под низко опущенными капюшонами и темными платками. В этом маскараде они чем-то напоминали агентов с Кургана, когда те принимают зримый образ - те же капюшоны и темные шлейфы вместо лиц. Другие были затянуты в одинаковые темно-синие и черные костюмы, с какими-то латами, как у гномов. В руках у них были щиты, на головах каски.
Над улицей клубился густой черный дым. Был день, но казалось, что на землю опустились глубокие вечерние сумерки. Всюду горел огонь, грубый злой огонь, что и выталкивал из себя клубы дыма. "Агенты Кургана" метали этот огонь в людей с щитами, касками и в латах. Те в ответ стреляли по толпе какими-то шариками, из шариков выходил ядовитый сизый дым. Но силы были неравны. "Агенты Кургана" постепенно оттесняли "закованных в латы" к дому, объятому огнем.
Пестрый увидел, как один из сосудов с огнем упал прямо на человека "в латах". Огонь тут же охватил ему голову и спину. Человек сорвал с себя каску и закричал, корчась и пытаясь сбить пламя. Его боль тут же передалась Пестрому. Страж задохнулся, упал на брусчатую мостовую, беззвучно открывая рот. Оранжевая стена огня рухнула на него прямо с черных небес, и он проснулся.
Но огонь так и стоял перед глазами, сквозь его оранжевые языки смутно проглядывала небольшая комнатка в доме Капитана. И крик продолжал звучать в ушах. Только теперь голос был ему знаком - это кричала Раорира. Огонь пришел сюда, прямо из его сновидения.
Пестрый выбежал во двор и едва не сел на землю от отчаянья. Полыхала пристройка с Золотым Веретеном. Огромные языки пламени с треском и гулом пожирали крышу зыбкого деревянного строения. Пестрый вспомнил сосуды с огнем из своего сновидения. Кажется, человеки называют их коктейли... еще какое-то слово, впрочем, сейчас не важно. Видимо, один из таких коктейлей и угодил прямо на пристройку. В любой момент может произойти одно из двух - обвалится крыша и погребет под собой Золотое Веретено, или огонь перекинется на сам дом.
Что делать? Спасать дом или спасать Золотое Веретено? Нелегкий выбор. И на помощь никто не придет. Хоть село рядом, но завеса Раориры делает свое дело. Если огонь и виден с окраины села, то, скорее всего, его примут за самый обычный костер в ночной степи. И Холм далеко. Надеяться не на кого.
Раорира погрузилась в безмолвный разговор с Серебряными Деревьями на Холме. Где-то вдалеке раздался гул грома. Пестрый смутно подумал об Отшельнике (да, он бы мог помочь) и распахнул двери пристройки. Он принял решение - надо спасать Веретено.
В лицо ударили клубы едкого дыма. Огонь забушевал с новой силой. Закрыв лицо рукавом, Пестрый шагнул внутрь пристройки и тут же скрылся в дыму. Дальнейшее он помнил смутно. Помнил, что Веретено в густой дымной пелене напомнило ему едва различимую золотую ниточку. Помнил, как почти теряя сознание, отыскивал на ощупь главный кристалл, вмонтированный в стену. И отыскал, вывернул его. А затем окончательно погрузился в черное забытье.