— Долг? — Обито вскинул брови.
— Как члена клана Учиха и Акацуки, шиноби Альянса, — проговорил он, как мантру.
И этот чёртов взгляд. В детстве, глядя на сенсея, который не всегда мог скрыть от команды за уверенностью свои истинные чувства, Обито не разобрался в этом пугающем сплаве. Теперь благодаря Итачи видел его суть.
Страх за всех вокруг, боязнь подвести и не успеть, и каждая смерть — собственная вина, которая копится и погребает под собой…
«Так и я чувствовал себя когда-то, — отстранённо заметил Обито. — Когда на фронте гибли друзья. Когда умирала Рин».
Но что это значит для него сейчас? Почему оно что-то значит после всех этих лет?..
«Наверное, я всё-таки остался слишком Учихой Обито», — подумал он и перешёл в атаку.
Просто и бесхитростно, без техник — это соревнование силы и ловкости, умения просчитывать ходы противника. Почти что партия в шоги, только фигуры лишь две, а удары реальные. Итачи стал уставать, это чувствовалось, но выдыхался и Обито. «На сколько ещё нас хватит?» — подумал он. Обито мог бы использовать Катон или даже Мокутон для неожиданного удара — но не хотел. Итачи мог бы удивить огненными техниками или магией — не хотел или уже не мог, Обито не знал.
Удар, блок, ложный замах и резкий поворот, удар, скрежет стали и запах крови. В этом есть что-то символическое: как и той ночью, что связала их судьбы, они обходились без техник — только Шаринган горел, направляя.
Шиноби Альянса больше не пытались влезть — до них дошло, похоже, что между схлестнувшимися Учихами не стоит вставать. И всё же Итачи намеренно теснил Обито подальше от них, закрывая союзников. Отчасти смешно и в то же время удивительно до зависти — долгие годы бытия нукенином не смогли убить в нём тяги помогать другим, защищать их, не жалея себя. Плевав на все поводы разочароваться в людях.
Удар следует за ударом, и сталь поёт, и гудят натруженные мышцы. На самом деле, единственное, за что Обито мог бы ненавидеть Итачи — за то, что он нашёл путь обратно из тьмы, в которую был погружён. Что его приняли, окружили люди. То, чего не досталось самому Обито.
И всё же, почему старик, хотя и спасший Обито жизнь, но исключительно из корыстных целей, всегда рассматривавший его лишь как оружие, совсем иначе отнёсся к Итачи?..
Катана чиркнула по руке, но Обито не стал обнулять повреждения. Вместо этого он ответил быстрой контратакой, от которой Итачи закрылся блоком. Они не смотрели друг другу в глаза, читая состояние противника по напряжению мышц, по движениям оружием — ловя начавшие появляться проколы, ошибки на миллиметры.
Мангекью давно погас у обоих. Прежде едва уловимая обычным глазом скорость движений уже не была столь высока. Однако же Итачи продолжал теснить Обито, и силы его шли от духа, от убеждений.
Почему сейчас столько мыслей об Итачи, о старике, о прошлом? Почему всё это важно?
Шаринган видел новый удар, но тело опаздывало с ответным движением.
Мгновенье — и катана пробила насквозь грудь Обито. За четыре секунды до этого его левый глаз закрылся навсегда.
После долгого боя в иллюзии, где любое повреждение невесомо, боль реального мира навалилась, почти оглушила Обито. Левую руку, пострадавшую от чёрного огня ещё до активации Изанаги, задёргало, а вокруг катаны Итачи на ткани стремительно расползалось тёмное пятно с длинными подтёками. В правом глазу Шаринган погас. Онемение разлилось по телу, и слабые пальцы разжались, выпуская гунбай — тот тяжело упал на землю, мрачно звякнул о кунай какого-то трупа.
— Всё же ты победил, Итачи…
— Таков мой долг, — ответил он, отрицая усталость и собственные раны.
Обито нашёл в себе силы усмехнуться. «Жить в тени и защищать деревню и её жителей тайно, ничего не прося взамен — вот долг истинного шиноби», — так любил говорить Шисуи. Он отдал жизнь с верой в это. Итачи, его лучший друг, пронёс ту же веру через все годы после резни клана, до сих пор несёт неё.
Сам Обито мечтал стать Хокаге, однако это так и осталось мечтой. «Хокаге — это свет, яркое пятно среди теней. Быть может, — с мысленным смешком подумал Обито, — Учихи просто не приспособлены для того, чтобы быть светом?.. Зато в делах, которые творятся из тени, нам нет равных».
Он ничего не может — да и не хочет, если быть честным, — сделать для деревни. Зато Обито способен помочь своему клану. Точнее, одному его члену, своей победой над ним заслужившему помощь. Заслужившему уважение тем, что остался верен себе, несмотря ни на что.
— Что ж, в конце концов, в этом есть справедливость, — хрипло проговорил Обито, мимолётно покосившись вбок. Альянсовые, напряжённые, стали подходить ближе, обращаясь в слух — хотели слышать последние слова поверженного врага, есть у людей такая слабость. Это и хорошо, пусть слушают.
Итачи легко дёрнулся, и Обито повернулся, посмотрел ему прямо в глаза — и были бы силы, он точно бы рассмеялся! Гамма чувств, которую больше не скрывал Шаринган, отражала всю чёртову сущность Учихи Итачи. Настороженность, недоверие, фатализм, а ещё удивление тем, что его действия признают оправданными и справедливыми, не осуждают его.
Его взгляд лишь укрепил Обито в решении.
— Ты наконец отплатил мне за то, что я заставил тебя сделать со всеми. За то, что вынудил тебя нести ответ за мою месть этому чёртову клану.
Кто-то из альянсовых ойкнул, но в остальном вокруг царила мертвенная тишина. Даже звуки боя Кисаме и Би были далёкими, почти бесшумными.
Лицо Итачи оставалось как обычно бесстрастно, но непонимание отчётливо читалось во взгляде.
— Ты не понимаешь, естественно… Особая сила глаз Учихи Шисуи, Кото Амацуками, позволяет внушить человеку мысль, которая будет восприниматься им, как собственное побуждение, — Обито вымученно хмыкнул. — Даже когда убивал Шисуи ради его глаз, я до конца не был уверен, что план сработает… что могут поверить, будто бы ты, Итачи, сам решил убить всех ради «проверки собственных сил»… Но это сработало. Как же на самом деле просто в глазах жителей Конохи подставлять Учих, я поражён…
Он поднял голову к небу, чтобы в последний раз посмотреть на солнце. Его слабые лучи коснулись лица, не грея, но будто бы гладя. Руки Рин всегда были прохладными…
— Я убил Шисуи. Твоими руками — да и своими тоже — я уничтожил клан… — слабость накатывала и накрывала, говорить становилось всё трудней. — Жалею только, что не добрался до старика, Мадары… хотя, мне всё равно не тягаться с ним… не отплатить за то, во что он меня превратил…
Этого ему не стоило говорить — но Обито хотел, чтобы Итачи знал. Чтобы был осторожен с Мадарой, ведь старик опасен и коварен.
— Всё правильно… — пробормотал Обито. Солнце перед его единственным зрячим глазом поплыло. — Всё правильно.
В конце он выбрал остаться Учихой Обито.
— Объясните ей, кто-нибудь, что потребуется, — проронил Мадара. — Нагато, готовься — мы начинаем.
На часть фразы Мадары, обращённую к нему, Нагато кивнул.
— Печать переноса почти готова, — сообщил он. За время, прошедшее с тех пор, как Хокаге появилась в Аме вместе с основателями своей деревни и Данзо, подконтрольный Нагато Пейн расчертил печать в специально отведённой комнате.
Нагато с самого начала понимал, к чему они идут.
Временами его, как и любого настоящего Узумаки и сильного сенсора, посещали определённые ощущения сродни предчувствиям. Обычно это происходило на изломе, на пороге важных событий, после которых мир переворачивался, чтобы никогда больше не стать прежним. Такое чувство посещало Нагато перед тем, как Обито впервые пришёл к нему, Яхико и Конан; перед днём, когда он разорвал договор с Учихой и воскресил друга; за пару дней до того, как Райкаге начал войну.
И вот теперь опять. Только на сей раз чувство было всепоглощающе — низко вибрировало в душе сплавом неотвратимости и страха. Было способно сломать.
«Я не имею права сломаться, — напомнил себе Нагато. — Не раньше, чем стану бесполезен».
Сейчас он способен помочь и знает это. Возможно, хотя бы эта помощь позволит искупить всё то, что он совершил, пока стоял во главе Акацуки?.. «И пусть Яхико говорит, что этот счёт оплачен, я знаю, что всё ещё должен, — он посмотрел на сидящего рядом Орочимару, на Цунаде, инструктировавшую молодую джинчурики. — Хотя бы сенсею».