Маркиза. Посмотрим.
Г-н Севен. Ладно, вот и все. Они продефилируют и построятся в два ряда для пения. Беда в том, что их пока лишь семнадцать. Для дефиле нам понадобится четное количество… Я подумаю… (Тихо.) Вы знаете, госпожа Лелоррен могла бы предоставить нам кого-нибудь для церемонии. Вот хоть свою горничную, которую она нам намедни расхваливала…
Маркиза. Да что вы?
Г-н Севен. Увы, да. Это уже третья, с которой случается подобное несчастье. Впрочем, зачем жить в такой близости от кавалерийских казарм?
Маркиза. Я решительно огорчена; но если уж несчастье должно было случиться, признаюсь, я не слишком расстроена, что оно произошло в этом доме.
Г-н Севен. Это потому, что они уже привыкли?
Маркиза. Не будьте злым, господин Севен. Просто госпожа Лелоррен обладает поразительной снисходительностью. Вы представить себе не можете, какие подстрекательские предложения делает она в наших комитетах. «О, дамы, она так несчастна!..» Это ее выражение.
Г-н Севен. Если бы урок пошел ей на пользу! (Громко.) Церемонию славословием закончит аббат Баллон.
Жюли. Как вы сказали, господин Севен? Чем закончит?
Г-н Севен. Славословием.
Жюли. Я думала, он способен только на многословие.
Г-н Севен. Очень мило!
Маркиза. Отвратительно! Жюли!..
Г-н Севен. Затем госпожа герцогиня де Розвиль соберет пожертвования, вот и все.
Маркиза. Нет-нет, никаких пожертвований в моем доме; это может испугать некоторых моих постоянных посетителей. Должен прийти князь де Ларджон. Вам известно, что его раздражает, если у него просят денег для обездоленных. Он предпочитает подавать милостыню инкогнито… по-своему. Впрочем, я кое о чем хочу его попросить…
Жюли. Как! Бесплатное развлечение? Честное слово, я считаю, что можно и хорошенько заплатить, чтобы взглянуть на семнадцать пансионерок в передниках из грубого полотна, не говоря уже о славословии. Как жаль, что мне не разрешают присутствовать на празднике!
Маркиза. На празднике? Жюли!
Жюли. Маменька, славословие на закуску — это очень грустно. Знаете, что бы подошло для финала? Неистовая полька. Господин Севен, хотела бы я взглянуть, как вы отплясываете польку.
Маркиза. Жюли, вы забываете, что вы в трауре по вашему отцу… И как могло случиться, что моя дочь употребляет столь простонародные выражения… Этому вас, верно, научила ваша горничная?
Жюли. Вовсе нет, я их знаю от герцогини де Розвиль.
Маркиза. Превосходный образец для подражания! Видимо, вы хотели бы походить на нее настолько, чтобы весь свет назвал вас безумной, как ее.
Жюли. Велика беда прослыть безумной! Только такой ценой можно получить свободу делать все, что пожелаешь.
Мисс Джексон. О мисс Джулия!
Маркиза. Жюли, вы очень меня огорчаете!
Г-н Севен. Нет, мадемуазель, что бы вы ни сделали, никогда никто не скажет «безумная мадемуазель Жюли»; всегда будут говорить «очаровательная, шаловливая мадемуазель Жюли».
Жюли. Быстро нотариуса и свидетелей! Господин Севен только что сделал мне комплимент!
Г-н Севен. Что же в этом такого необычного?
Жюли. То, что обычно у вас в запасе проповеди, славословия… для меня и комплименты для маменьки.
Г-н Севен. Вы несправедливы ко мне, мадемуазель. Здесь, куда ни глянь, все достойно восхищения.
Жюли. Перерыв! Господин Севен, ограничимся лучше нашим старым добрым обменом эпиграммами.
Маркиза. Сколь вы терпеливы, господин Севен. Кстати, обнадежил ли вас хоть немного монсеньор Кемперский относительно нашего друга господина де Саквиля?
Г-н Севен. Я со дня на день жду от него письма. Известно ли вам, что монсеньер совершает пастырский обход, следовательно, он очень занят. Но этот обход дает ему возможность набросать небольшой план для нашего друга. Не сомневаюсь, что он воспользуется этим со всей свойственной его характеру властью. Впрочем, он так любил госпожу де Понтье, кузину Саквиля!
Маркиза. Почему вы говорите любил?
Г-н Севен. Потому что госпожа де Понтье умерла чуть больше месяца назад.
Маркиза. Умерла! Да что вы? Как же это возможно? Почему господин Луи де Саквиль, единственный ее наследник, ничего мне не сказал? Он даже не надел траур.