Шубин. Ладно, ладно, понятно… Но как ребенок исчез?
Орина. Я вам уже сто раз говорила. Святой Николай посадил его на спину прекрасного белого коня, а святой Михаил положил на его место агнца.
Григорий. Ну да, как жертвоприношение Авраамово.
Орина. И Авраам там тоже был.
Шубин. Не повстречала ли ты сегодня на улице молодого человека в красном кафтане и черной бараньей шапке?..
Орина. Шш! Мы с ним полный час проговорили.
Шубин (Григорию, тихо). Ну? (Громко.) А, так вы разговаривали? Еще стаканчик, Оринка.
Орина. Да, я, по обычаю, сидела на каменном пороге… это все, что осталось от его прекрасного дворца!.. Душегуб! Все разрушил, все, что принадлежало этому драгоценному младенцу! Будь проклято его потомство!.. Каждый день я прихожу туда прясть шерсть. Мне все кажется, я его еще вижу, бедное дитя. Он резвится на травке и путает мне клубки.
Шубин. Так этот молодой человек говорил с тобой?
Орина. Шапка была у него надвинута на глаза, а воротник кафтана поднят. Он присел подле и говорит: «Матушка…» Меня словно кто ударил… Я думала, сердце выскочит… «Это здесь был дворец царевича?» — «Да, — говорю. — Да хранит его Господь, а врагов его поразит!» — «Аминь», — говорит. Потом он мне еще столько сказал… Знала ли я царевича… И царицу… в каком монастыре этот злодей заточил ее… и дядьёв… Любит ли по-прежнему Григорий Нагой старую водку? И жив ли еще Иван Ленской? Потом мы поговорили о дворце… Какой прекрасный дворец! Тронный зал царицы, а подмостки трона с персидским ковром, который он измазал вареньем… Так мы без устали говорили о тех временах.
Шубин (Григорию, тихо). Сейчас она в своем уме.
Григорий. А что молодой человек?..
Орина. Наконец он встал. «Вот, Оринка Жданова, — говорит. — Возьми эти десять дукатов. Прощай». И поцеловал меня, дорогое дитя! Как он прекрасен!
Шубин. Так ты узнала его?
Орина. Сразу, как увидела.
Григорий. Кто он?
Орина. Никому никогда не узнать этого… да вы скоро все узнаете… А ты, монах, коли ты родич или товарищ того ужасного татарина, что в Москве, передай ему, чтоб обратился, ибо через год я буду держать его голову в своем переднике… И я брошу ее в сточную канаву на главной улице, это так же верно, как то, что меня зовут Орина Жданова… Он обещал отдать мне ее… Мой драгоценный младенец, я ничего у вас не прошу, кроме головы этого проклятого татарина… А, судари москали! Свора мятежников! Жиды и басурмане! Вы целуете крест перед Борисом и берете императора из татар! Вас наставят на истинный путь, жиды! Час близится! Шубин, батюшка, еще стаканчик. (Пьет.) Здоровье нашего славного царя Дмитрия Ивановича!
Убегает.
Григорий, Шубин, Акулина.
Акулина. Она все так же не в себе, несчастная женщина!
Шубин (Григорию, тихо). Будь уверен, она сразу его признала.
Григорий. Какого черта ему делать в Москве?
Шубин. Главное, упаси тебя Бог хоть словом об этом обмолвиться!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Кремль. Палаты во дворце Бориса.
Князь Федор Мстиславский, князь Василий Шуйский, бояре, депутация донских казаков.
Федор. Слишком долго государь сегодня в своем кабинете.
Василий. Он заперся с благородным Семеном Годуновым, а тебе ведомо, что Семен всегда долго говорит.
Федор. Всегда слишком долго для русских.
Василий. Семен умелый министр, радеющий об общем благе… Он знает обо всем, что происходит в этой обширной империи… Он уши нашего славного государя.
Федор. Хоть бы небу было угодно, чтобы у нашего государя были менее жадные до наветов уши!
Василий. Семен дворянин… Это радость — знать, что благочиние этой империи в таких хороших руках… Какое счастье для нашей Святой Руси, что в знаменитой семье Годуновых объединилось столь много разных талантов, да каких замечательных!
Федор. Экий ты льстец, Василий Иванович! А что ты думал о Семене, когда три месяца назад покидал свой прекрасный дворец в Москве, дабы отправиться в Сибирь? Не Семен ли Годунов хотел погубить тебя?