Монах. Столь же воинственный, сколь набожный. Поверь, через несколько лет он совершит великие завоевания во славу своей веры и короны. Пусть бы лучше Борис не провоцировал его… Впрочем, его час близок.
Юрий. О чем это вы?
Монах. Да, скоро наступит конец союзу, который он заключил с дьяволом.
Юрий. Он заключил союз с дьяволом?
Монах. Ты, верно, единственный москаль, который об этом не знает. Да, тому уж двенадцать лет, больше двенадцати, как он вопрошал финских колдунов, чтобы узнать свою судьбу. «Семь лет ты будешь править, семь лет ты будешь царствовать», — ответил дьявол, вызванный этими колдунами. «Какая разница, — сказал Борис, — хоть бы и всего семь дней, лишь бы быть царем!»[32] Заметь, сын мой, он семь лет был регентом при Федоре и вот уже пять лет царь. Ему осталось два года.
Юрий. Через два года мне будет двадцать четыре.
Монах. А мне семьдесят. У нас здесь есть русский монах, который болтает разное о вашем Борисе. Вчера, совершенно искалеченный, он пришел к воротам монастыря просить убежища. Он сбежал из темницы, куда его поместили ты никогда не догадаешься за что.
Юрий. Откуда мне знать?
Монах. Борис приказал жестоко избить его палками, а потом бросить в глубокий ров только за то, что тот сказал, будто один юноша похож на покойного царевича Дмитрия.
Юрий. Это мог быть знак, указывающий Борису, что царевич не умер.
Монах. Говорят, Борис приказал убить или отравить его, когда тот был совсем дитя.
Юрий. Насколько я слышал, это очень темное дело.
Монах. Полно! Будь царевич жив, он бы где-нибудь появился.
Юрий. Будь царевич жив… По мне… Я ничего об этом не знаю, но мне кажется, при таком кровожадном тиране, каков Борис, царевичу лучше скрываться… Кто знает, может, он в безопасности и даже в Польше?
Монах. В Польше! Пресвятая Дева! Кто бы дерзнул, чтобы хоть один волос упал с головы принца, просящего убежище, в республике или у короля?
Юрий. Если бы Борис предложил королю какую-нибудь уступку, тот, быть может, выдал бы принца, находящегося под его покровительством.
Монах. Ты говоришь, как москаль, друг мой. В Польше испытывают более возвышенные чувства. Например, в Брагине, это неподалеку отсюда, один русский дворянин недавно просил покровительства у нашего воеводы, князя Адама Вишневецкого. Два месяца он кормился за столом князя и пользовался его расположением, хотя Борис предлагал груды золота, чтобы ему выдали изгнанника.
Юрий. Какой благородный господин этот князь Адам. Я рассчитываю добраться до Брагина и обязательно повидаю его.
Монах. Бедняк, остановившись возле его двери, всегда найдет хлеб и кувшин пива. И хотя князь преданный католик, прежде чем оказать помощь, он не спрашивает у странника, какой тот веры. В России так не бывает, не правда ли?
Юрий. Так поступают повсюду все честные люди.
Монах. Прекрасно сказано, молодой человек. Пришло время вечерни, я покидаю тебя. Если только ты не хочешь послушать службу. Иногда безбожники очень проникаются при звуках нашего органа.
Юрий. В другой раз, отец мой.
Монах. Хорошо. Прощай. Если наш русский монах еще здесь, я скажу ему, что у нас гостит один его соотечественник.
Уходит.
Юрий (один). Еще два года! Да, мне нужны еще два года… Его звезда закатывается, а я… Золотая печать, бриллиантовый крест и тридцать пять дукатов, вот и все мои запасы… Но… Густав сказал: хотеть значит мочь.
Входит Григорий Отрепьев.
Григорий, Юрий.
Григорий. Клянусь честью!.. Нет… Неужели… Как! Вы здесь?..
Юрий. Добро пожаловать в Литву, Гришка Богданович. Рад вновь видеть тебя.
Григорий. Хотел бы я сказать вам то же… Юрий. Ты пострадал за меня, и страдания твои запечатлены в моей памяти.
Григорий. Вписали ли вы туда двести ударов плетьми, тридцать дней темницы, черный хлеб, ключевую воду?..
Юрий. Знаешь ли ты пословицу запорожцев? «Прощают обиду, но не позор». Аль позабыл уже о позоре Борисовом?
Григорий. Что до этого, так я думаю, полгода еще сесть не смогу, чтобы о нем не вспомнить и не проклясть его.
Юрий. Оставь проклятья попам и женщинам. Мужчина действует и мстит.