— И еще, ты не мог бы передать Дженне, скажи: я согласен взять это дело.
Последние признаки сна исчезли из голоса Рассела. Николасу показалось, что не у него одного сейчас бешено колотится сердце.
— Ты уверен? — чуть ли не закричал напарник в трубку.
— Не сомневайся, — ответил Николас, поглядывая на экран телевизора, где время на видеозаписи остановилось.
Глава 4
Порой, чтобы перестать блуждать в темноте, достаточно решиться на единственный шаг… из дома, прямиком в неизвестность, где только кажется, что никто не ждет.
Николас сидел на скамейке в парке, в тени дряхлой сосны, умиротворенный, но в то же время полный решимости действовать. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветки, теплыми прикосновениями гуляли по лицу. Давно он не чувствовал такого спокойствия. Николас знал, что скорбь и воспоминания не могли оставить его так легко, но вдали от пустых комнат словно поблекли, сегодня на них набросили полупрозрачную вуаль. Все мысли занимало новое дело, игра, которая принадлежала ему одному, а если быть честным с собой — существо, похожее на депоса только оболочкой. В тот момент Николасу казалось, что не могло случиться иначе.
Он встрепенулся. На противоположный край скамейки опустился незнакомец, деревянные прутья под ним жалобно скрипнули. Двухметровый громила больше походил на заключенного тюрьмы, нежели пациента психиатрической клиники. На его толстой шее болталась тяжелая цепь, уши тянули вниз золотые серьги. Громила положил руку на колено, и Николас заметил рисунок синего дракона, выглядывающий из-под голубой пижамы. Вдобавок ко всему депос был пегой масти — белые на сером фоне пятна разделяли его массивную, больше напоминающую бычью голову на две части. Парень был не намного старше Николаса. Но возраст пегашей с трудом поддавался определению. Здоровяк выждал секунды две, разглядывая вороного депоса в упор. После чего пробасил:
— Ты тот, новенький?
Николас кивнул, осознав, что забыл его имя. Сегодня за завтраком оно вертелось на языке, словно мелодия заевшей песни: Лерой или Лестер. Что-то на “Л”. “Может, я ошибся, и это вообще не он”, — подумал Николас с жалкой надеждой. Никто не предупреждал, что этот тип будет пегим, а тем более таким здоровым.
— Лисер, — представился пегаш. Он поочередно загнул назад оба уха, когда Николас протянул ему ладонь.
— Я не прикасаюсь к алкашам, тут это считается дурной приметой, — бросил Лисер, не скрывая отвращения на лице, словно от Николаса несло перегаром. — Как по мне, так самая низшая каста “свихнувшихся”, после нариков, конечно. У этих даже ничего не замкнуло в мозгах, чтобы называть себя психами. Как считаешь, какого черта вы все тут забыли, ребята? Шли бы и дальше, обратно, к веселой жизни. Это место не для тех, кто наслаждается своим безумием.
Николас молчал, решив дать пегашу выговориться. Вступать с ним в полемику было невыгодно не только из-за его комплекции. Разозлив Лисера, вороной депос рисковал не получить от него желаемого. Николасу ничего не оставалось, как сперва выслушать красноречивый рассказ о том, что шизофреники в миллионы раз достойнее находиться здесь, чем алкозависимые, у которых проблемы-то больше похожи на нытье слабых, привыкших пресмыкаться созданий. Будто Николас специально так долго ждал этого типа на лавке, чтобы узнать его мнение о себе. Впрочем, то являлось ерундой для достижения цели.
Николас оторвал забытый лейкопластырь на сгибе локтя — и это тоже мелочь. Рассел сказал, что дальше будут давать только таблетки. С ними дело обстоит проще: их легко спрятать за щеку, в то самое место, куда в детстве отправляешь леденцы, пытаясь подольше сохранить их вкус. Во рту все еще оставалась горечь после того, как он выплюнул свою первую партию “колес” за батарею, вплотную подойдя к подоконнику, сделав вид, что заинтересовался живописным пейзажем за окном. Только Николас допустил мысль, что проблема, о которой он беспокоился больше всего, оказалась простой в решении, как боковым зрением увидел картину: паренька лет двадцати (у того был ясный взгляд, а в повадках не прослеживались признаки безумия) и медсестру, в обязанности которой входило раздавать пациентам пластиковые стаканчики с лекарствами. Она стояла напротив паренька и ощупывала его рот пальцем. Тот смиренно позволял ковыряться у себя за щеками, словно такие проверки были обычным делом и это никоим образом не умаляло его достоинства. Николас решил, что этот пациент чем-то заслужил такое недоверие и маловероятно, что на месте паренька мог бы оказаться он сам. Тогда впервые в его мыслях возник вопрос, который с той минуты так и не покидал его: “Во что же, ты, Ники, черт побери, вляпался на этот раз?”