На его груди, под ключицами, когда халат был затянут не слишком туго, даже издали виднелись ссадины. Николас не сомневался: их было множество под одеждой. Санитары специально не трогали его руки и лицо. Должно быть, так продолжалось с первых дней, как он попал в клинику. Теперь Ероман косился на мир затравленным взглядом. Но это было единственным, что вселяло надежду. Рыжего пациента еще не поглотила апатия. Но с каждым новым днем у Еромана оставалось все меньше шансов вернуться к нормальной жизни.
“Держись! — как часто Николасу хотел закричать из другого конца коридора. — Я здесь для того, чтобы вытащить тебя отсюда. Но все, что я могу сейчас…”
— Так значит, вы располагаете вескими основаниями для того, чтобы осуждать действия моих подчиненных, мистер Патнер? — спросил вороного депоса Нил, когда на сеансе психотерапии вместо того, чтобы в который раз мусолить свои переживания по поводу смерти возлюбленной, Николас перевел тему на Еромана. Даже находясь на вершине пирамиды “Голоса лесов”, Нил привык следовать рутине, и психотерапевта сильно удивило, когда депос, сидящий перед ним в исповедальном кресле, завел речь не о своей персоне, а о другом пациенте. Он оторвал взгляд от блокнота, уставился на Николаса разноцветными глазами.
— Не такие веские, — сказал Николас, вспомнив о наставлении Рассела не высовываться. Теперь ему требовалось убедить Нила, что эти претензии — не больше чем беседа. — Диплома психотерапевта, разумеется, у меня нет. Я всего лишь полицейский, а теперь простой наблюдатель. Мне мало что известно о диагнозе Еромана, но даже с позиции обывателя некоторые действия ваших коллег кажутся мне недопустимыми и жестокими. Несколько пациентов могут засвидетельствовать факт совершения над ним побоев. В душевой, полагаю, в изоляторе тоже, который, вашими усилиями, стал его местом проживания. Также он лишен возможности контактировать с остальными. Даже если санитары прекратят следовать за ним, как сторожевые псы, пациенты все равно будут его сторониться. Все боятся. Но не Еромана, а быть наказанными за малейший контакт с ним. Я, конечно, не понимаю ничего в психотерапии и его диагнозе, но представляю себя на его месте. Я бы скорее свихнулся, чем стал бы вести себя как этого требуют нормы. Скажу больше. Прежде чем вы начнете просматривать записи с камер, прямо сегодня — и это будет красноречивее всех моих слов — попросите его снять халат. Ваши подчиненные позволяют себе лишнее.
Нил тяжело вздохнул и смерил Николаса полным сожаления взглядом. Психотерапевт не в первый раз смотрел на него так, словно вороной депос был неизлечимо болен или являлся прогрессирующим шизофреником, разговаривать с которым — пустая трата времени:
— Сколько вы в “Голосе лесов”? Десять дней?
— Неделю и один день.
— Послушайте, мистер Патнер. Мне, конечно, приятно слышать, что вам не безразлично состояние другого пациента. Это характеризует вас только с хорошей стороны. Но хочу напомнить, что правила, которым следует клиника, придуманы не полицейскими, а дипломированными специалистами в области психиатрии. Несмотря на это, ваше мнение и комментарии всегда приветствуются. Я прекрасно понимаю, что сейчас Ероман вызывает у вас жалость. Но не вы сидели в моем кресле месяц назад, когда этот пациент метался, крушил все, что попадалось ему на пути, издавая рев, свойственный дикому животному. Вас не было рядом, когда он запугивал своим поведением пациентов, совершал побеги, подвергая остальных опасности. Вы не слышали, как кричал мистер Линерс, обливаясь кровью. Он тоже, как и многие, пытался оказать Ероману надлежащую помощь, а в награду едва не остался без пальца. Тогда мы обращались с этим пациентом, как с остальными. То, что теперь к нему особый подход — в первую очередь для безопасности персонала и пациентов — и вашей в том числе.
Нил поднялся из кресла, подхватил книги, лежащие на столе, стал возвращать их обратно в шкаф. Он бросил взгляд в окно, где панорамой распростерся живописный вид на парк, только кое-где, спрятанный за кронами сосен, башенками торчал забор.
– “Голос лесов” это частная клиника, — сказал он, обернувшись к Николасу, — пусть и существующая на благотворительных началах. Это дает нам право выбирать, кого мы будем содержать в наших стенах. Я делаю упор на тех, кто действительно нуждается в помощи. Я мог бы прямо сегодня внять жалобам моих коллег и отправить Еромана в государственную лечебницу, где, вероятнее всего, его будут ждать гораздо худшие условия. Но во мне есть вера, что не все безнадежно — и в наших силах помочь ему вернуться к нормальной жизни.