Николас воевал с этими мыслями, как борются с назойливой мухой, считающей, что она имеет полное право не давать спать по ночам. А она все не хотела улетать. Он вспоминал голос Мориса, то, как тот едва сдерживал слезы, когда говорил с ним. Старик мог быть просто пьян. Морис обозвал Рассела “жирным ублюдком”. Какое это имеет значение? Морис всегда его ненавидел, как и многие в офисе. Они невзлюбили Рассела только за то, что им не удалось найти с ним общий язык. Они издевались над ним. Конечно, если ты не гуляешь с ними по кабакам и не обсуждаешь девок, то не кто иной, как изгой… Или “жирный ублюдок?”
“Я дозвонюсь до Рассела, буду пытаться, пока не добьюсь своего”, — перед тем, как снотворное наконец начало действовать, к нему пришла спокойная уверенность. Вместе с ней Николас уснул.
Глава 10
— Ну наконец-то! Какого черта ты не отвечал на вызовы? — Николас не мог поверить. С третьего раза! Интонацией вороной депос пытался показать, что он в ярости, но не смог скрыть облегчения — с сердца свалился здоровенный камень.
— Я был занят, — ответил из рации голос со странглиевским акцентом.
— Разве ребята в офисе не сообщили тебе, что я звонил? Мне интересно, какие такие дела могут быть важнее напарника, отбывающего срок в психушке?
Николаса так и подмывало рассказать обо всех тех ужасах, которые ему пришлось испытать из-за их нелепой драки, но он решил отложить эти истории на потом, когда сядет в машину к Расселу и сможет отчитать этого бездельника по полной программе. А сейчас… Время прогулки не резиновое, в любой момент из кустов может выскочить санитар или Бэнко, да кто угодно, способный помешать разговору, которого Николас ждал так долго.
По странной иронии сегодняшний день походил на прошлую пятницу, когда Рассел приезжал его навестить. В воздухе стоял запах жухлой травы, а солнце, окрашивая золотом листву, пекло во всю силу. У Николаса вспотела спина, он убеждал себя, что это только из-за жары.
— У меня были дела по работе. Я еще работаю, если ты не забыл, — ответил Рассел, проговаривая каждое слово. Он нервничал, тревога проскальзывала в его мягкой и убаюкивающей речи, несмотря на все попытки сохранить спокойствие. Николасу не понравился этот тон. Он заставлял подозрения вопить безумными голосами. Но вороной депос не придавал им значения.
— Не ты один, я бы тоже рад, но дело встало. Драка была ужасной идеей. У меня изъяли деньги. Они пичкают меня лекарствами, я не могу избавляться от них, вводят насильно, как больной собаке. Я уже трясусь словно стая эпилептиков. А Еромана вообще не вижу. С меня довольно, я выхожу из дела. Нам остается приложить все усилия, чтобы вызволить его из психушки.
Молчание в трубке.
— Рассел?
— Я слушаю.
— У тебя все в порядке?
— У меня все прекрасно, Николас. Хотелось, чтобы то же самое можно было сказать и о тебе.
Вороной депос, собрав в кучку остатки оптимизма, хохотнул в трубку:
— Впервые это признаю, но сейчас все в твоих руках. Так когда ты приедешь меня спасти?
Пауза, а потом голос, доносящийся сквозь шелест, как из другой реальности или кошмарного сна. Николасу было бы проще поверить в последнее — что он просто не расслышал произнесенных слов.
— Я не смогу приехать. В ближайшее время точно. Твой психотерапевт говорит, что у тебя глубокая форма депрессии. Тебе необходимо пройти этот курс лечения, а личные встречи только провоцируют тебя на агрессию.
— Ага, меня еще нужно не выпускать из изолятора.
— Я хочу лучшего для тебя. Мы все беспокоимся о твоём состоянии, пойми это.
Николасу показалось, что воротник его рубашки впился в шею и душит. Воздух вмиг стал спертым. Ему было нечем дышать, к горлу, вместе с сомнениями, подскочила знакомая тошнота. Он успел вовремя притвориться, что ее нет, и продолжал улыбаться трубке:
— Что у вас там? Корпоратив? Хорошая шутка, но, Рассел, я серьезно. Боюсь, если ты не приедешь в ближайшее время, я уже не буду годен для службы.
— Я сожалею, Николас. Но это для твоего же блага.
— Да что с тобой такое? Прекрати разговаривать со мной, как с чертовым психом! Это уже далеко не смешно, ты слышишь!
— Я и не стараюсь шутить, Николас. Я разговариваю с тобой, хотя, по советам твоего психотерапевта, не должен этого делать.
— Ты спятил что ли? Опомнись! Я же твой напарник! Всучил мне это дрянное дело и теперь издевается…
— Не стоит мне грубить. Запомни, ты мне больше не напарник. Я сожалею, но ты оказался психически нездоровым. Могу я попросить больше не звонить в офис и не отвлекать своим нытьем моих подчиненных от работы? Если тебе захочется поговорить, в клинике для этого есть психологи. Не скрывай от них своих проблем. Это их работа. Да и тебе станет лучше.