− Валим отсюда! Быстрее! — исчезли в гуле их отдаляющиеся крики. Причину такого стремительного бегства вороной депос узнал спустя секунду: он обернулся на топот копыт, который становился все ближе. Колонна из трех конных полицейских выскочила из тумана. Они неслись галопом и не заметили бы беспомощно лежавшего Рассела. Николасу удалось поймать под уздцы крайнюю лошадь. Она была черной, как сама ночь, и заржала ему в лицо. От нее несло потом, но никак не древностью давно забытой родственной связи. Только белки животного мелькнули в темноте. Николас всегда считал восемнадцатый отдел самым бесполезным в одарской полиции. Конные полицейские годились лишь для украшения парадов, но никак не для того, чтобы сдерживать толпы бастующих!
— Смотри, куда прешь, ты чуть не затоптал депоса! — закричал Николас на всадника. И только потом осознал, что эти бряцающие подковами и сметающие все на своем пути туши стали их спасением. Из-за них банда пегашей так просто отступила.
Всадники исчезли в белой пелене, а Николас все еще держал пистолет наготове — на случай, если любители легкой добычи захотят вернуться или завеса тумана выплюнет кого-нибудь еще. Но вокруг стояла обманчивая тишина — потрескивание тлеющих костров и рокот, доносившийся с другого конца площади.
− Расс, ты меня слышишь? — Николас наклонился над телом, напарник лежал на спине. Кровь текла у него из-под челки пепельно-белых волос, теперь ставших алыми. Под его головой образовалась целая лужа. Впоследствии Николас часто видел в кошмарных снах, как в жиже крови крошечными звездами блестели осколки стекла. Он осторожно похлопал Рассела по щекам. У вороного депоса отлегло от сердца, когда напарник открыл глаза.
− Я не заметил их… Сукины дети, они разбили об мою голову бутылку! Черт, — он сморщился, ощупывая затылок. Николас помог ему подняться. Рассел весь дрожал, но был в состоянии идти. У солового депоса так сильно текла кровь, что, невзирая на вялые возражения, Николас решил отвезти его в больницу.
Беспорядки на площади отразились на городском движении. Им пришлось простоять сорок минут в пробке до ближайшего госпиталя и полтора часа в очереди, дожидаясь приема. В конце концов, напарника отпустили с повязкой на голове и рентгеновскими снимками, указывающими на отсутствие серьезных повреждений − свидетельством того, что он легко отделался, хотя внешний вид солового депоса и говорил об обратном: его правую щеку раздуло, левый глаз полностью заплыл. Да и сам Рассел вел себя не лучше побитой собаки. Сгорбившись на переднем сиденье патрульной машины, он молчал, не отрывая взгляда от окна. Николасу показалось, что напарник тихонько скулит от боли. Но он ошибался, эти звуки издавал Флайк. Пес устал метаться по конуре багажника. На улице парализовало движение, машины, пойманные в нескончаемую пробку, не двигались с места. Съезды в пригороды перекрыли в связи с забастовкой, чтобы уменьшить шансы виновников безнаказанно скрыться. Спустившийся на город вечер не прогнал духоту, а кондиционер в патрульной машине работал только на высоких оборотах. Даже с открытыми окнами салон не покидал запах пота и въевшийся смрад задержанных пьяниц. От такого сочетания делалось дурно. Как Николас ни пытался объехать пробку, километровые змейки из машин охватили все дороги и съезды.
“Если ситуация не изменится, то к коттеджу Рассела мы доберемся только к утру”, — подумал Николас. Усталость охватила его тело, неумолимо и внезапно на него свалилась тяжесть пережитого дня. Вороной депос сам не заметил, как свернул на перекрестке к дороге, которая вела прямиком к Вишневой улице и его дому. Рассел не сразу догадался об изменении маршрута.