Опомнившись в своем кресле, Нил отпил еще один глоток из бутылки. Она дразнила его все это время, изящными изгибами выглядывая из-за строя книг. Ничто бы не смогло унять дрожь лучше. А потом, вместе с теплом, расплескавшимся по венам, Нила наполнила решимость действовать. Он потянулся к ружью-транквилизатору, спрятанному на верху шкафа, под когтистыми лапами орлиных чучел. Если кто-то прознает, что он использует эту штуку на пациентах, то его в лучшем случае лишат лицензии, а в худшем… Нет, не стоило об этом. В данной ситуации были хороши любые средства. После того, как оружие пригодилось ему однажды, Нил всегда хранил в холодильнике свежий заряд. Стараясь открыть тяжелую дверь кабинета без единого скрипа, Нил спустился на лестницу. Он подумал, что сегодня опять не сдержался — зато алкоголь делал его шаги тверже, а кровь холоднее. Иначе кто знает, как бы он отреагировал на представшую картину: бывший полицейский наставлял на санитаров пистолет. Нил выстрелил, оперев ружье о поручень лестницы. Благодаря частым (и ненавистным) вылазкам с отцом на охоту, стрелял психотерапевт метко. Шприц угодил в голень вороного депоса. Николас вздрогнул от поразившей его боли. Он не удержал равновесие и упал на колени, постоял так минуту, не выпуская из руки оружия. Нил боялся, что доза снотворного, рассчитанная на доходягу Еромана, будет недостаточной, чтобы свалить этого парня. Сперва тот начал раскачиваться, выкрикивая какую-то бессвязную околесицу, а потом рухнул на пол, лицом вниз. Персонал клиники — восемь санитаров, дежуривших в эту ночь, медсестра и охранник с обоссанными штанами — как мыши, испуганно скучковались возле стены. Даже когда Николас лежал на полу без сознания, они боялись подойти к нему.
Нил спустился по лестнице, наплевав на свою дурацкую пижаму, в которой в другой ситуации чувствовал бы себя не лучше, чем если бы стоял перед подчиненными голым. На его вид никто не обратил внимания. Он нагнулся над вороным парнем, померил пульс, повернул голову набок. От прикосновения Николас вздрогнул и вытянулся, словно депос, ворочающийся в глубоком сне.
“Джипс, — простонал он, не открывая глаз, — я только хотел ему помочь… Они убьют его здесь, а он ни в чем не виноват. Он просто чужак в этом мире. Я так устал. Пожалуйста, забери нас отсюда домой”.
Последние его слова было трудно разобрать. До Нила дошел их отдаленный смысл. Стоило признать — ситуация не нравилась психотерапевту с самого начала. Порой, когда он слушал Николаса на этих никому не нужных сеансах, его тянуло напиться сильнее обычного, чтобы алкоголь заглушил голоски совести и сердце снова стало просто органом, а не метафорой с острыми осколками стекла. “Что же я делаю? Если там что-то и есть, после смерти, будут ли меня судить за мой эгоизм и черствость?”
Лежащий возле ног Нила вороной депос затих и больше не шевелился. Дыхание Николаса стало ровным.
— Куда его теперь, в изолятор? — спросил один из санитаров, нависнув над распростертым телом вместе с Нилом.
— Нет, — слова вырвались у психотерапевта сами. — Не в изолятор. В палату. У него клаустрофобия, он боится темноты. И пусть за его состоянием следит медсестра, пока он не придет в себя.
Некоторые санитары не скрывали своего удивления, в их мыслях так и читалось: “Боится темноты? Сидеть с ним, пока не очнется? Вы серьезно, босс? А ничего, что этот псих был готов нас убить? Вы хотите спустить ему это с рук?”
На всякий случай Нил проследил, как трое санитаров, едва справляясь, поволокли тело Николаса по коридору в палату. Несмотря на отчаянные приказы медсестры, пациенты не торопились возвращаться в свои комнаты. Они словно провожали Николаса своим присутствием. И Нил мог прочитать в глазах этих несчастных, потерянных для общества депосов сожаление. Они понимали все не хуже других. Как бы сложно психотерапевту не было в этом признаться, но ему тоже было жалко парня. На сеансах Николас казался адекватным, за исключением страха перед замкнутым пространством, что не являлось психическим расстройством. Главная проблема Николаса заключалась только в том, что он перешел дорогу одному влиятельному депосу. Нил терпеть не мог этих породистых ублюдков. Бог был слеп, когда давал власть в их лапы, позволяя распоряжаться чужими судьбами как им заблагорассудится. Но мистер Лэйон пообещал, что сын Нила, осужденный прошлой осенью за разбой, выйдет из тюрьмы раньше срока. Взамен от Нила требовалось сделать все возможное, чтобы сослуживец мистера Лэйона никогда не покинул стен клиники. Ради сына Нил был готов пойти и не на такие жертвы. А совесть… “Когда она смердит, засунь ее в задницу, там ей самое место”, — вспомнил Нил старую присказку отца. Отец всю жизнь провел в пегом гетто, был одним из тех, кого считали истинными пегашами. Он никогда не одобрял стремление Нила заняться маминой клиникой и, кажется, был прав.