Но в том и в другом случае Ленька доставал замусоленный блокнот, что-то писал и совал растерянной старушке:
— Распишись, бабуля. За визит три сорок.
Не оставлял без внимания Ленька и старенькие развалюхи в Марьиной роще. В двухэтажном доме он поднимался на второй этаж, в трехэтажном — на третий. Звонил хозяевам и, войдя, лениво щурился на потолок.
— Издеся протекаить, што ля?
В девяти из десяти таких домов крыши протекали. И хозяева преданно заглядывали в прищуренные Ленькины глаза.
— Подождать придется. Очередь большая, а жесть игде? Нету ее, жести. Промышленность не вырабатывает.
Мастеровому торопливо совали задаток, чтобы, значит, и очередь обойти, и промышленность поторопить в смысле жести. С тем мастеровой отбывал, крепко запомнив адресок, чтобы ненароком не забрести сюда вторично.
Промышлял Ленька и охотой на «рябчиков». Он надевал свой выходной импортный костюм за сорок три рэ. Шел в библиотеку, в отдел периодики. Брал последние номера нескольких областных газет и там, на последних страницах, искал печальные сообщения о том, что сотрудники такой-то конторы скорбят о безвременной кончине их дорогого Ивана Терентьевича.
Ленька садился и сочинял по адресу указанной конторы лично дорогому Ивану Терентьевичу дружески-деловое письмо. Так, мол, и так, приятель, извини, что беспокою, но испытываю некоторые материальные затруднения и только поэтому решился тебе напомнить о твоем долге. Не смог ли бы ты выслать мне до востребования…
Проходило время, и безутешная вдова или верные сослуживцы переводили Леньке последний долг покойного.
Занимался Ленька Кривошеев и другими поисками своей копейки. В деталях об этом неоднократно ставила в известность широкого читателя наша периодическая печать в фельетонах под интригующими заголовками «Чем жив дармоед», «Коридорный», «Кто сколько может» и некоторых других.
Теперь заботы о дальнейшем воспитании Ленькиной нравственности целиком легли на плечи милиции. Лекции о правилах поведения в общественных местах Леньке читал не обремененный тяжкими педагогическими раздумьями лейтенант милиции Малышкин. Однажды лейтенант Малышкин, проводя очередную такую беседу, пришел к выводу, что в интересах самого Кривошеева Л. В. и в интересах всего нашего общества будет лучше, если на некоторое время их изолировать друг от друга.
Тоскуя по свободе, Ленька насушил для лейтенанта Малышкина полную котомку самых благородных обязательств типа «завязать», «с прошлым покончить», «начать честную жизнь» и т. д. Лейтенант Малышкин за свою службу в милиции получал такие посылки оттуда буквально пудами. Увы, многие из них потом оказывались изрядно подмоченными.
Ленькина «завязка» оказалась не крепче многих других, и вскоре после Ленькиного возвращения лейтенанту Малышкину пришлось возобновить прерванный курс лекций на воспитательные темы. Ленька затосковал. И как-то в той же забегаловке «Рваные паруса», за стаканом старого доброго кориандрового напитка, на который теперь Ленька также легко перешел с пива, он поведал о своих душевных муках тому самому корешу, который в свое время вел с Ленькой беседы о смысле жизни, о мечте и романтике.
— Малышкин глушит свободное предпринимательство, — пожаловался Ленька.
— Иди к богу, — сказал кореш.
— Не веришь? — обиделся Ленька.
— Верю, — засмеялся кореш, — и потому даю тебе ценный совет: иди к боженьке, он тебе поможет.
— Поясни, — попросил Ленька, — молиться, что ли?
— Это нам ни к чему. Мы атеисты. Боженька, как тебе известно, в нашем передовом государстве отгорожен от лейтенанта Малышкина высоким забором. Сядь за этот забор и сделай дяде Малышкину «тю-тю».
— Поп — толоконный лоб, — засмеялся Ленька.
— Ты родную литературу оставь ученикам второго класса, а сам вари котелком.
— А если не понра эта мура?
— Ты еще не сел, а уже спрашиваешь, а надзиратели здесь строгие.
Ленька варил котелком целый день…
…— И что же, приход дают? — спросила Агриппина Львовна. — Или как это у вас там называется?
— Само собой, — солидно ответил отец Левонтий.
— Дочка-то у меня неверующая, комсомолка.
— Все мы под богом ходим. Не имеет значения, уважаемая. Главное в семейной жизни — любовь да совет.
— Жена да убоится мужа? — ехидно спросила Агриппина Львовна.
— Церковь теперь не та, мать, — сказал отец Левонтий, — православная церковь стоит за равноправие.
— Зарплата будет твердая или с выработки? — поинтересовалась Агриппина Львовна. — Дела земные за молитвами не забываете?