Черная или золотистая кожа – гарантия не только от солнечного удара и лихорадки; она защищает и от иного рода лучей и микробов. Почему? Более старая культура? Близость к природе? – Пусть это решают специалисты.
Но, между прочим, европейцы ли русские? И где вообще начинается психологически Европа? – На запад от Балкан? – На восток или на запад от Финляндии, жителей которой по всему миру, верно, не без основания считают за опасных колдунов?
В сферу ведовства я вступил самым банальным и светским образом.
Мои соседи, муж и жена, милые и простые люди из новой эмиграции, стали меня как-то уговаривать пойти вместе с ними в гости к их знакомым, которым брались меня представить. Через полчаса я сидел напротив прелестной девушки, которую, если не считать красоты, отличали, от любой другой только глаза… бездонные, как темный омут, с мягким и в то же время пугающим мерцанием в глубине; я никогда не испытывал такого необычного колебания, как в этот раз; мне хотелось в них смотреть без конца, и в то же время я не мог задержаться на них дольше мгновения, и мой взор опускался, как от удара палкой. В борьбе с противоречивыми и непонятными эмоциями, я почти не участвовал в разговоре между моими друзьями и хозяевами – девушкой (назовем ее Лидия Сергеевна) и ее матерью. А беседа была интересная. Она вертелась вокруг всего страшного, до которого мой приятель Энвер (к слову сказать, крымский татарин) и его жена были большие охотники, что они откровенно проявляли с наивным очарованием почти детской непосредственности. Лидия Сергеевна и ее мама не заставляли себя просить и рассказывали одну загадочную историю за другой – то, что с ними самими случалось, или о чем они слышали вообще; всё было просто, так что понял бы и ребенок, но я время от времени настораживался от намека гораздо более глубокого и значительного, чем общий тон разговора. Что хозяйки (между прочим, носившие старинную дворянскую фамилию) были хорошо образованные и воспитанные женщины, я оценил сразу, но знание всего связанного с оккультизмом, пробивавшееся в их словах, меня всё более удивляло.
– Погадайте нам, Лида! – вдруг экспансивно воскликнула Валя, моя соседка. – Я знаю, вас трудно уговорить… Ну, не нам, так новому гостю! Пожалуйста! А то он нам не поверит, что вы так всё угадываете: пусть сам увидит…
Меня не очень привлекала такая перспектива, но темные глаза уже остановились на мне, и перед улыбкой, скользившей по тонким губам, мне было бы стыдно отступить и проявить свое беспокойство.
– Мне не интересно будущее, – бросил я, с некоторым вызовом. – Да лучше его и не знать… Но если хотите показать свою силу, скажите, где сейчас мои мысли.
Она легким движением руки переставила с соседней этажерки на стол маленький стеклянный шарик.
– Ваши мысли не так далеко отсюда… Я не вижу названия улицы, слишком темно, и я ее не узнаю… но вам надо сперва подняться по крутой лестнице… света нет… Потом коридор… как будто третий этаж? За столом сидит девушка… почти ребенок… белокурая головка, вьющиеся волосы с бронзовым отливом… Она смеется и болтает, говорит что-то о картинке, которую нарисовала… вон в углу ящик для красок, и он почему-то связан с вами… с ней за столом женщина, несколько похожая на нее, и мужчина… ему лет сорок, ей немного меньше… все пьют чай…
Меня так и обожгло. Этот образ, такой для меня бесконечно милый, всё время был со мною… и сейчас, услышав о ней, у меня от нежности слезы выступили на глаза… но кто мог об этом знать? Люди, которых я впервые встретил? Даже соседям, как будто, ничего не было известно, хотя я прочел сейчас в глазах у Вали рождающееся подозрение. И, наконец, кто мог проведать о ящике для красок, одном из немногих подарков, который от меня согласились принять?
Необходимо было перевести разговор. Я с лихорадочной поспешностью, довольно некстати завел речь о какой-то книге, где есть сходное положение, стал рассказывать сюжет (никакой такой книги я не читал и наспех придумал ее содержание, что обмануло Валю и Энвера, но вряд ли хозяек), потом стал говорить о литературе вообще и в заключение попросил мне одолжить какой-нибудь роман, в то же время поднимаясь со стула, чтобы предотвратить дальнейшую беседу.
Взяв из рук Лидии Сергеевны протянутую мне книгу, от смущения даже не взглянув на нее, я сунул ее в карман и вместе с соседями отправился домой. Мы шли пешком – путь был недалекий, – и я всю дорогу шутил и смеялся, стараясь избежать расспросов о гадании, которые меня мало устроили бы.
Стояла теплая, даже жаркая летняя ночь, напоминающая мне чем-то белые ночи родного Петербурга… Был июль, когда в Париже даже и днем город пуст и тих, как могила… Мы засиделись в гостях, как водится у русских; была полночь, когда мы входили в наш отель. Моя комната находилась на нижнем этаже и выходила прямо во двор. Я мимоходом посмотрел на данную мне книгу: ни название, ни имя автора мне ничего не сказали – Lovecraft, «Supematural Stories»[10] – бросил ее на стол, и, быстро раздевшись, свалился на кровать и заснул.