Я удалялся вглубь знаменитого Брянского леса, который тянулся в разные стороны на сотни верст. Я знал, что в нем масса волков, часто приходящих даже к селениям, и что в нем не редкость набрести на медведя. Как раз за год перед этим наши рославльские товарищи — Абрам Хазанов и др., — спасаясь от полиции и войск в брянских лесах, имели там встречу с медведем. Но волки и медведи — все таки меньшее зло в сравнении с теми двуногими, которые могли гнаться за мной по пятам.
Поэтому я с облегченным сердцем, как к жизни, шел вглубь богатырского леса.
Шел я в чаще, избегая выходить на тропинки. Руководствуясь солнцем, я взял направление на станцию Льговскую, находившуюся верстах в 15 от места моего побега, и рассчитывал прибыть туда часам к двум-трем дня. На Льговской проживали товарищи, у которых я надеялся устроиться.
Прошло уже часа два с момента моего бегства. Я решил выйти из чащи леса и идти тропинками, считая, что нахожусь верстах в 12-ти от места побега и не подвергаюсь более опасности попасть в руки погони. С четверть часа я шел дорожкой и вдруг вижу — саженях в 30 от меня мою тропинку пересекает верховой стражник. На момент он остановился на перекрестке двух тропинок, как бы раздумывая, куда далее ехать, и повернул голову в мою сторону. Я бросился в кусты и в чащу леса. Он дважды выстрелил и огласил лес отчаянным воплем, созывая остальную стражу. Впопыхах, на сильном ходу я зацепил ногой за корень дерева и со всего размаха растянулся по земле. Шляпа моя слетела, и я никак не мог ее разыскать. Стараясь обмануть, стражника, я взял направление обратное тому, по какому побежал, и через две минуты неожиданно выскочил на железную дорогу, проходившую по лесу. Я перебежал ее и стал углубляться в чащу. Железная дорога загибала по лесу, и я слышал, как стражник, подскочив к группе путевых рабочих, спросил, не видали ли они, чтобы кто пробегал. Те ответили, что не видели. Я стал все дальше и дальше уходить от опасного места, и часа через два облегченно вздохнул. Я присел у одного дерева, как вдруг недалеко от себя слышу собачий лай — целая свора собак лает и заметно движется. Ужасная мысль мелькнула в голове, — на меня, должно быть, спустили собак, от которых нет никакого спасенья. Я ранее слыхал, что брянская полиция практиковала этот способ при розысках беглецов. Я вскочил и что было силы побежал в сторону от лая. Но в ту же минуту меня ударила мысль, что бегством по лесу я только притяну к себе собачью свору. Я оглянулся, ища спасенья. Взгляд мой упал на гигантское дерево. У основания его земля возвышалась холмом. Я знал, что такие холмы имеют внутри пустоту. Я нашел расщелину, заросшую мохом, и целиком влез в эту расщелину под корни дерева. Около моего дерева лежало другое поваленное, которое своим гигантским стволом закрывало вход в мое убежище. Я пролежал в нем несколько часов. Собачий лай давно умолк. Начало темнеть и полил дождь. Часа через два вода проникла в мое помещение, но я решил пролежать в нем по крайней мере до полуночи и уже потом выбираться из леса. Слышно было, как неподалеку где-то проходят железнодорожные поезда.
Поздно ночью — я думаю, было уже более двух часов — я выбрался из своей норы и стал осторожно пробираться в сторону шума поездов. Дождь все время шел, но в лесу стояла глубокая тишина, и треск веток, попадавшихся мне под ноги, далеко разносился. Я исходил из той мысли, что в лесу где-то находится засада, и поэтому старался продвигаться, как можно бесшумнее, дабы не быть услышанным.
Приблизительно, через час, я увидел, что иду в сторону, обратную от железной дороги. Я пошел назад, стараясь точно держаться того места, откуда несется шум проходящего поезда. Не проходит и часа, как я слышу шум поезда опять позади себя. Я еще и еще меняю направление и каждый раз путаюсь. Уже совсем рассвело, а я все блуждаю по своему лесу. Тогда я понял, что ходить по большому лесу, не зная способов ориентировки, трудно и опасно. В течение всего дня я метался от одного места леса к другому — и все напрасно, Я попал как бы в заколдованный круг и начал уже отчаиваться. Дождь шел, не переставая, а я от беспрерывной беготни обливался потом. Силы, однако, не покидали меня. Я попытался, было, взобраться на одно высокое дерево, чтобы с него наметить направление себе, но не смог долезть и до половины его. Начинало уже смеркаться, а я все нахожусь в том же положении, что и накануне ночью. В конце концов от чрезмерного физического и духовного напряжения у меня появились галлюцинации зрения и слуха. Я делал огромное усилие воли, чтобы не попасть им во власть и, действительно, освободился от них. Уже часов в пять вечера, не держась никакого направления, я случайно вышел на железную дорогу. Идти по ней было еще рано, но я уже не упускал ее из вида. Как только окончательно стемнело, я выбрался на полотно дороги и пошел по шпалам. В ближайшей сторожевой будке я спросил, правильно ли иду на Льговскую. Оказывается, я шел в противоположном направлении и оказывается, я попал совсем не на ту дорогу. Вместо Киево-Московской, как я предполагал, я шел по Риго-Орловской дороге. До Льговской мне предстояло пройти около 25 верст. Я безостановочно шел их и прибыл на Льговскую после полуночи. В ту же ночь я получил помощь от друзей, до которых добрался. Я вынужден был просидеть несколько дней на конспиративной квартире, пока на вокзалах не была снята усиленная слежка за мною. Через неделю я был уже в Москве.