Фернандо действительно выглядел сногсшибательно. Портной постарался на славу, но, надо признать, отличная фигура клиента сильно ему помогла. Черный кашемировый смокинг подчеркивал его широкие плечи и мощный торс, дорогая итальянская ткань нежно струилась вниз, а брюки акцентировали узкую талию и длинные мускулистые ноги. Плюс белоснежная рубашка, черный галстук-бабочка, и все это – на фоне иссиня-черных волос и смуглой кожи. Да такому виду позавидовал бы сам Джеймс Бонд!
– Рад, что ты уже одета.
А что мне, нагишом тебя встречать?
– В этом платье ты выглядишь необычайно привлекательно, – отвесил он комплимент.
– Благодарю. – Впервые за эти недели она услышала из его уст слова одобрения. – Рада, что тебе понравилось.
– «Понравилось» – слабо сказано.
Он махнул рукой: мол, повернись, дай оглядеть со всех сторон. Бенедикт с затаенной гордостью повиновалась. Почему с гордостью? Да потому что знала, как идет ей розовый цвет, оттеняющий ее светлую кожу, как шелк подчеркивает безупречные линии ее фигуры.
– Ты просто великолепна. – Фернандо еще раз окинул ее восхищенным взглядом. – Но этому платью чего-то не хватает… – Он запустил руку в карман пиджака и протянул ей небольшую коробочку. – Надень его сегодня. Я прошу.
Такого Бенедикт не ожидала. Прорычать приказ – вот это было бы вполне в его стиле. Но обратиться к ней с мягкой просьбой… Нет, это что-то новое.
Слезы застлали ей глаза: то ли блеск бриллиантового ожерелья ослепил ее, то ли снова проснулись в сердце прежние чувства.
– Фернандо… – На мгновение она лишилась дара речи. – Это… это ожерелье… Я не видела ничего красивее! – наконец выдохнула она. – Но право, зря ты…
– Надень! Пожалуйста. Ведь я покупал его именно для такого случая.
Выбирая ожерелье, он представлял, как будут сверкать крупные бриллианты, подчеркивая блеск шелкового платья, а мягкое сияние небольших камней оттенит ее матовую кожу и высокую шею.
Бенедикт покорно взяла из его рук ожерелье, но чувства переполняли ее, а в таком состоянии духа не каждый справится с хитроумной застежкой.
– Позволь, я тебе помогу. – Фернандо склонился над ней и принялся колдовать над ожерельем.
Впервые за эти несколько недель он прикоснулся к ней! Впервые с тех пор, как они приехали из Европы… Каждая клеточка ее тела отозвалась на это прикосновение. Она склонила голову, ниспадающие волосы закрыли ей лицо, чтобы Фернандо по глазам не догадался, какое невыразимое наслаждение она испытывает, ощущая нежное тепло его пальцев.
Бенедикт и не подозревала, как истосковалась по его ласкам. Наверное, зря она так сильно отреагировала. Несомненно, он заметил, как изменилось ее дыхание, как сильнее забилось сердце.
– Прости, – сказал он и взглянул в зеркало, висевшее напротив.
Их глаза встретились, и ей показалось, будто ушат воды вылился на вспыхнувший в ее душе огонь. В его взгляде не было ни малейшего признака сильных чувств. Он думал о чем-то своем, а ей помогал лишь из вежливости.
Да, впервые за этот месяц он прикоснулся к ней. Но не потому, что был равнодушен, что ему ничуть не хотелось близости – если не душевной, то хотя бы физической. Просто он считал, что не имеет на это права, потому что секс должен сопровождаться любовью, а любовь – Бенедикт права – немыслима без доверия.
Ведь она столько раз говорила ему, как оскорбили ее его нелепая подозрительность и откровенное недоверие, упорство, с которым он настаивал, что она ему изменила.
И Бенедикт была права. Ведь он бросил ей в лицо свои гневные обвинения и ушел, даже не пожелав выслушать, положил конец их браку, вместо того чтобы хладнокровно во всем разобраться. Каким же глупцом я оказался, подумал он.
Задумавшись, Фернандо случайно прищемил ей кожу и снова извинился:
– Прости. – Он еще раз бросил взгляд в зеркало напротив.
– Ничего страшного, – мягко ответила она.
Фернандо взглянул в ее глаза и поразился: как он раньше не увидел в них ее ранимую душу, которой так недоставало ласки и понимания? Как мог он обвинять ее в предательстве?
– Я хочу, чтобы сегодня ты выглядела как настоящая графиня.
Бенедикт кивнула, ее волосы нечаянно коснулись пальцев Фернандо, и он тотчас отдернул руку. Нет, ни за что он не прикоснется к ней! Ведь он дал слово самому себе, что между ними ничего не будет, пока он не разберется в событиях двухгодичной давности и не вынесет окончательный приговор.
– Фернандо… – Бенедикт пробирала дрожь. То, как он отстранился от нее, поставило крест на ее последних надеждах. Даже крохотные прикосновения, совсем нечаянные, ей не позволены. Значит, он выстроил стену отчуждения, которую невозможно преодолеть. А кого в этом винить? Только саму себя. Сейчас Бенедикт была готова поступиться остатками гордости, лишь бы он взглянул на нее не этим ничего не выражающим взглядом, а иначе, чтобы в его глазах светилось чувство. Хоть какое-то чувство… – Что скажешь? – спросила она. – Как я выгляжу?