Толпа стала еще больше, шум прибавился.
— Тебе видно? — спросил Робби, и я кивнула, задев коленом его спину. Напряжение росло, кончики пальцев закололо от волнения. Я стояла выше всех, и мне была хорошо видна женщина на сцене. Кто-то протянул руку, чтобы помочь ей подняться на возвышение. Она отрывисто засмеялась, когда запрыгнула на сцену, и явно растерялась, повернувшись лицом к толпе. Мерлин передал ей микрофон, сказав слово или два, пока вел женщину к середине сцены.
— Теперь я прочитаю имена, — сказала она просто, и площадь наполнилась шумом. Она смущенно обернулась, когда барабанщик присоединился к гулу.
Робби дернул меня за пальто, и я пропустила первое имя, но это была не я.
— Ты должна начать сейчас, — сказал он, задрав голову, чтобы смотреть на меня. Щеки красные, глаза горят от нетерпения.
Адреналин пронзил меня, и рука в перчатке коснулась кармана.
— Сейчас?
— По крайне мере начни приготовления, пока все смотрят на сцену, — добавил он, и я кивнула.
Он отвернулся и зааплодировал следующему везунчику.
На нашей стороне площади уже два человека стояли в круге, взволнованные и покрасневшие, пока охрана проверяла их удостоверения. Я взглянула на людей, ближайших к нам, сердце бешено колотилось. На самом деле, Робби выбрал действительно хорошее место. Благодаря узкому пространству между большой статуей фонтана и сценой никто не сможет подойти слишком близко, и, пока Робби стоит передо мной, никто не увидит, что я делаю.
Снег, кажется, пошел быстрее. Выдохнув облаком пара, я опустила красно-белый каменный тигель на землю и толкнула за статую. Он подходил по размеру для необходимого количества зелья. Тигель был одним из наиболее дорогих и редких инструментов, и мне сильно попадет, если мама узнает, что я его взяла.
Оглашение фамилий закончилось, и толпа испустила коллективный вздох. Разочарование быстро перешло в ожидание, когда остальные везунчики пробрались в круг, чтобы оставить подпись в книге событий и стать частью истории Цинциннати. Я вздрогнула, когда яркие прожекторы, освещающие площадь, погасли. Я ждала этого, но, тем не менее, вышло неожиданно. Крошечные, отдаленные огни окружающих зданий, казалось, сияют, как организованные звезды.
Напряжение росло, и когда шум возрос вдвое, я наклонилась к тиглю и сняла перчатки, складывая их в карман. Я должна сделать все правильно. Потому что я хочу вступить в ОВ, я не хочу ехать на Западное побережье. И Робби оставит маму в покое. Ведь правда?
Но когда он нахмурился, глядя через плечо, я уже не была уверена.
Медлительными от холода пальцами я в полной темноте наощупь открутила пробку и выплеснула зелье. Не рискуя подняться, чтобы снег случайно не попал в тигель, я могла только по шуму гадать, встали семеро колдунов в круг или нет.
— Поторопись, — прошипел Робби, оглядываясь на меня.
Я засунула пустой бутылек в карман и пошарила пальцем по медицинскому пистолетику. Тихий щелчок открывающейся иглы показался мне громким выстрелом, хотя в таком шуме это было немыслимо.
Внезапно настала тишина. Мое сердце выскакивало из груди. Они запели. Я ждала. Ничего более. Это было благословление на следующий год, и когда большинство людей склонили головы, я проткнула указательный палец. Пальцы настолько замерзли, что мне пришлось массировать его, выжимая капли крови. Одна, две, потом упала третья капля, окрашивая жидкость в темный цвет. Я наблюдала за ней, вдыхая пьянящий аромат красного дерева. Робби повернулся, широко раскрыв глаза, и мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я сделала это! Неправильное зелье бы не пахло.
— Ты сделала это! — воскликнул он, и мы оба ахнули, когда моя кровь начала самостоятельно перемешиваться с прозрачной жидкостью.
Позади нас раздалось коллективное аханье. Я взглянула вверх. Пласт безвременья поплыл от земли. Мерцающее поле распространялось по огромному кругу. И когда площадь оказалась под куполом безвременья, слабый резонанс колоколов Кафедрального Собора усилился, и все колокола Цинциннати зарезонировали от вибраций магии.
Мы были вне круга. Все были. Он сверкал, как опал; голубые, зеленые и золотые цвета ауры семи ведьм плавно переходили друг в друга. Кое-где виднелись пятна красного и черного; красный отражал пережитые страдания, которые сделали нас сильнее, а черный — то плохое, что мы сознательно взяли на себя. Зрелище было захватывающе, и я смотрела на круг, присев на снег, окруженная сотнями людей, но с чувством ужасного одиночества в душе. Волосы на затылке покалывало. Я не видела нарастание энергии, но я могла чувствовать ее.