Я видел только эти ноги, которые сейчас еще соединялись с телом их хозяина непонятно почему уцелевшими грязными лоскутиками кожи.
Я вдруг впервые за все время почти материально ощутил, что эти ноги совсем недавно принадлежали живому человеку. Живому. Что передо мной на столе лежал не препарат, не фантом, не труп. Живой человек, на месте которого я сразу представил своего отца, мать, Ивана Андреевича, Лошадь, себя... Я испытывал страшную физическую боль, как будто все это произошло со мной, а не с ним — лежащим на столе незнакомым человеком.
На операционном столе я вдруг увидел совсем рядом жизнь и смерть, которые соединялись друг с другом этими непонятно как уцелевшими грязными лоскутками кожи. Я почувствовал себя вовлеченным в рукопашную схватку между жизнью и смертью. И в этой схватке я мог драться только на стороне человека, который лежал на операционном столе.
Я понял, да, я понял, что любая моя ошибка, любой неосторожный шаг будут расцениваться как предательство и шпионаж в пользу смерти.
И мне вдруг на мгновение стало страшно...
Я стал похож на человека, который восхищенно любовался чудесным полотном гениального художника, а когда подошел вплотную к картине, увидел только бесформенные мазки красок.
Мне захотелось не принимать участия в этой схватке, а просто наблюдать ее со стороны или, еще лучше, не знать о существовании таких схваток.
Почему я не пошел в геологоразведочный?
Мне очень захотелось проснуться, именно проснуться. Но я не мог проснуться, потому что я не спал. Я стоял перед операционным столом, на который пикировала смерть. И человек на столе не мог сам от нее защититься...
— Вам плохо, доктор? — будто пронзил меня голос сестры.
Это заставило меня схватить протянутые мне ножницы, и я перерезал грязные лоскутики кожи. Бой начался.
Забулькал в белой эмалированной кружке набираемый мной новокаин.
— Давление! — крикнул я.
— Почти никакого, — ответила сестра.
— Лобелин!.. Строфант!..
Булькал новокаин и со свистом выходил из шприца в размозженные мышцы. Я уже ничего не замечал. Я видел только инструменты и рану.
— Пульс! — крикнул я.
— Появился, — услышал я откуда-то издалека.
Порядок! Все будет нормально... Все будет нормально. Пульс появился, Я действовал очень быстро. Во всяком случае, мне так казалось. Скальпель выскользнул из рук. Я машинально потянулся за ним к полу.
— Куда?! — заорала сестра. Она уже протягивала мне новый.
— Давление? — бросил я.
— По-прежнему...
— Еще лобелин с кофеином!
Как трудно оттягивать мышцы!
Сестра одной рукой стала тянуть ретрактор...
Я начал пилить... Как дико будет очнуться этому человеку в больничной палате и почувствовать пустоту там, где раньше были ноги! Я пилил... Потом у него возникнут фантомные боли. Вдруг начнут чесаться несуществующие ноги.
Я кончил пилить...
— Давление?
— Пятьдесят — верхнее, доктор.
Порядок! Все будет нормально!
Я ослабил жгут. Слабыми струйками появилась кровь. Короткими очередями заговорили зажимы. Ух, как обрадуется моя мать, когда я расскажу ей про эту операцию! Я обязательно специально приеду из Москвы и проведаю этого человека.
— Пульс пропал, доктор... Я сделаю еще строфант, — таинственно сказала сестра.
Нет, не может быть! Как это пропал пульс? Ведь он же появился...
Я не мог себе представить, что появившийся пульс может опять пропасть. Появится... Все будет нормально...
Я не чувствовал жары от верхней лампы, я ничего не чувствовал.
Операционная слилась в какой-то сплошной бело-желтый фон, на котором проглядывались расплывчатые белые фигуры.
«Вроде бы ничего получилась культя, — с удовольствием отметил я, когда стал стягивать кожу швами. — Подберет протезы и будет ходить. Готов узел. Сначала на костылях, а потом с палочкой. Готов узел. Только бы жена не оказалась сволочью... Готов узел. А может, он и не женат... Готов узел. Найдется человек, который выйдет за него замуж... Одна нога готова». Я взял палочку с йодом.
— Давление! — крикнул я.
— Начинай вторую, — услышал я напротив себя. — Я сам за всем прослежу...
По другую сторону стола оказался Иван Андреевич. Он, очевидно, уже закончил свою операцию. Рядом с ним стояла Лошадь и завистливыми глазами ловила каждое мое движение.
И все я повторил с самого начала.
Иван Андреевич следил за пульсом и давлением, и мне стало совсем спокойно.
Я целиком ушел в операцию, и смерть отступила от стола куда-то далеко-далеко. Когда я дошел до швов, я даже мысленно запел. Я был просто счастлив, что сделал первую свою самостоятельную операцию.