Я был так увлечен, так уверен и так спокоен за исход, что, конечно, и не предполагал, что последние стежки, и аккуратные культи, и палочки с йодом, и стерильные повязки уже совсем не были нужны человеку, лежавшему на столе.
— Все, — сказал Иван Андреевич и сдвинул свою шапочку с затылка на брови.
— Как это «все»? — каким-то чужим голосом переспросил я.
— Все, — повторил он.
Только тут я по-настоящему понял, что означало это «все».
— Адреналин!.. — прохрипел я. — Большую иглу и адреналин!
Сестра вопросительно взглянула на Ивана Андреевича.
Он кивнул.
Я схватил иглу и всадил ее почти на всю длину туда, где должно находиться сердце. Нет! Он не мог умереть! Не мог умереть человек, которому я сделал операцию! Я выдавил в иглу три шприца адреналина.
— Помогает только иногда, — сказал Иван Андреевич, — но не в этом случае...
Все вокруг стало вдруг приобретать реальные очертания, как на листке фотобумаги, который бросили в проявитель.
Белые квадраты кафеля, черные квадраты окон, гладко выбритое лицо бывшего человека, следы земли на левой щеке. Откуда-то появилась страшная слабость и ноющая боль в пояснице.
И только две мысли: «Умер... Не может быть... Умер... Не может быть... Умер,.. Не может быть...»
— Заполнишь историю болезни, опишешь операцию, проставишь причину смерти, — отчетливо произнес Иван Андреевич.
— А... кто это? — У меня пересохли губы и пропал голос. Я ничего не знал об этом человеке.
— А кто его знает, кто? — совсем просто сказала нянечка. — Документов при нем никаких. Суббота ведь... Небось, не на работу шел устраиваться.
Она нагнулась, закрыла простыней таз, в котором лежали ноги, и понесла этот таз из операционной.
Я стоял в каком-то оцепенении и не мог оторвать глаз от того, что лежало на столе.
— А ты чего? Совсем расквасился? — осторожно заговорил Иван Андреевич. — Ты не квасься. Ты молодец. А его-то уже ничего не спасало, Это мне сразу ясно было. Кабы на полчаса раньше... А ты все отлично сделал. Теперь навсегда запомнишь.
— Если бы была хоть малейшая надежда, вызвали бы второго хирурга? — спросил я, глядя на мертвого.
— А ты считай, что он не умер. Ты все сделал правильно. Для тебя он не умер...
— Значит, обманули, — совершенно убито сказал я и вышел из операционной.
Я сидел в дежурке один на табуретке и смотрел в темноту окна.
В принципе не имело никакого значения, обманул меня Иван Андреевич или не обманул. Видимо, он прав. Если бы на полчаса раньше. Я мысленно повторил весь ход операции. Сестра отвозила его в палату. Я сидел всю ночь у его постели. Он поправлялся. Я хлопотал о его протезах. Он был первым человеком, которого я спас. Если бы на полчаса раньше! И я опять думал об одном и том же. И еще я думал о том, что кончилось что-то для меня этой ночью... И что-то новое началось... Но не понимал, что именно кончилось и что началось.
Потом, как в тумане, уселся рядом со мной Иван Андреевич и, как сквозь вату, говорил что-то. Про то, что вот так именно и становятся взрослыми. Что только тогда приходит мужество, когда сам видишь, как жизнь переходит в смерть.
Потом я, не раздеваясь, распластался на койке. А он все говорил, говорил, пока я не отключился.
Все утро мне казалось, что у меня должны появиться седые волосы. Я долго смотрелся в зеркало, но не обнаружил, к сожалению, ни одного. Только синяки под глазами.
— Серебро ищешь? — улыбнулся Иван Андреевич.
Я промолчал.
— Будут еще у тебя серебряные ночи...
Шел я из больницы по той же тропинке, той же рощей, что и вчера. Шел, и мне действительно стало казаться, что он не умер... И что иду я не после первой, а после обычной очередной операции. Кончики пальцев у меня перепачканы в йоде. И это тоже обычно...
А роща принимала свой воскресный вид.
Навстречу попадались знакомые и незнакомые, Многие меня за два месяца уже знали. Кланялись и говорили:
— Здравствуйте, Сергей Михайлович.
И казалось, они знали, что я провел успешную операцию. И казалось, оглядывались мне вслед и говорили таинственно тем, кто не знал:
— Это Сергей Михайлович...
И как-то я не очень-то переживал, что вчера не состоялась встреча с Валечкой. У меня было такое ощущение, что была уже такая встреча — только не вчера, а значительно раньше.
И когда я вошел в дом, Саня тут же доложил мне, что Валечка вчера в двенадцать ночи ушла мне навстречу и что интересно, встретил ли я ее.
Я ничего не ответил и стал лениво, по-мужски стаскивать с себя кеды.
Саня сказал, что, судя по моему виду, я великолепно провел с ней время, и спросил: «Как она?»
Я было хотел ответить, что все в порядке, но вместо этого стянул с себя шаровары, улегся на свою раскладушку и безразлично сказал: