За стеклом иллюминатора дышала ночная Ладога, шлепала о борт невесомая волна. Лена вспомнила, как впервые вышла в море с отцом. Она стояла рядом с ним на ходовом мостике, отец наблюдал за приборами управления кораблем, а она не могла оторвать взгляда от волн. А волны били в крейсер с такой яростью, словно хотели добраться до маленькой девочки, которая вцепилась двумя руками в полу кителя своего отца, но не от страха, а просто от переполнявших чувств: от возникшего внезапно восхищения, от красоты открывшейся ей стихии…
Отец получил назначение в главный штаб ВМФ. И напоследок хотел попрощаться с соединениями и частями базы, которой командовал. Вылетел на вертолете в отдаленный гарнизон, а на обратном пути вертолет попал в снежную бурю. Комиссия назвала причину крушения — отказ техники, вызванный неблагоприятными погодными условиями.
Когда позвонили в дверь квартиры, Лена и бабушка уже знали о пропаже вертолета, но надеялись, что с отцом все в порядке. Надеялись, что он сидит без связи в холодной кабине, накинув капюшон куртки-канадки на голову, ждет, когда прекратится пурга и прилетят спасатели… В квартиру вошел старый друг Самохина, бывший сосед по лестничной площадке — Кунгуров, теперь уж полковник, пришел вместе с сыном-лейтенантом. Вошел и сказал тихо:
— Андрея нашли. Простите, но обрадовать вас не могу…
Лена заплакала сразу. Лейтенант, которого она помнила мальчиком-ровесником, обнял ее, успокаивая. А бабушка вышла на кухню, достала неизвестно откуда пачку папирос, прикурила от спички, села за стол и прошептала:
— Merde!
Сделала глубокую затяжку и хлопнула по столешнице ладонью.
— Matiere fecale!
Бабушка умерла через полгода. Болела давно, и у нее кончились силы бороться с болезнью. Умирая, она попросила Лену наклониться к ней, после чего прошептала:
— Плохо, что ты не мальчик. В нашем роду все мужчины служили во флоте. Дай мне слово, что родишь сына и отдашь его в Нахимовское…
Лена пообещала, конечно, только вот с личной жизнью у нее не складывалось. И сейчас, лежа в каютке, глядя в серое пятно иллюминатора, вспомнив отца и бабушку, ей хотелось плакать от того, что теперь она одна на свете и нет никого рядом, на кого можно положится или хотя бы поделиться тем, что у нее на душе. Правда, с бабушкой она особо и не делилась секретами, думала, что та не поймет. Конечно, бабушка была немного странной: учила ее языкам, хорошим манерам, но в минуту самого большого горя она, словно не было уже сил притворяться, ругалась по-французски.
Ранним утром, выйдя на корму, Лена увидела метрах в двадцати от катера моторку и сидящего с удочкой незнакомца, помахала ему, и он ответил тем же.
И произнес:
— Восхищаюсь вашей отвагой.
Он показал рукой на небеса.
— Особой смелости не требуется, — ответила Лена, — просто мне нравится это дело.
Было тихо, и не требовалось говорить, повышая голос: слова звучали так отчетливо, словно они разговаривали, находясь совсем рядом — в одной лодке. Вокруг лежала прозрачная тишина, ветра не было, вода возле острова лежала неподвижно, как бескрайнее зеркало, в котором отражались легкие утренние облачка. Солнце еще не показалось из скрытого бледным туманом горизонта, но уже подсвечивало снизу просыпающееся небо.
— Меня зовут Федор, — произнес молодой человек, — а моего друга Шарик.
— А я Лена.
Так они и перебрасывались осторожными фразами. Молодой человек сообщил, что он к этому острову прибывает уже третий год подряд, не так чтобы часто, но в свободное время старается.
— Главное, чтобы жена на запрещала, — согласилась Лена.
— Жены нет, — ответил Федор, — а если бы имелась, то мы приходили бы сюда вместе.
Он привстал в лодке и показал Лене на поплавок.
— Началось, — шепнул он.
Красная тростинка поплавка его удочки быстро нырнула дважды, потом поехала в сторону и ушла под воду. Федор подсек и выдернул из воды серебристую рыбину. Поднес ее к лодке и снял с крючка.
— Кого поймали? — так же шепотом поинтересовалась Лена.
— Сига с полкилограмма. Сейчас еще будет.
Клев и в самом деле был неплохой. Лена наблюдала, как новый знакомый вытаскивает из воды добычу. Некоторые рыбы срывались с крючка и уходили, но Федор не переживал. Лена понаблюдала, потом вернулась в каюту, умылась и поставила на плиту чайник, рассчитывая, что ее приятели вылезут из палаток, но было еще рано. Семь утра для очень многих людей — не подъемное время.