— Знаете, у меня вообще пока не создается впечатления стройной картины, мисс Лейн.
— Я надеюсь, — покраснев, произнесла Патрисия, — что вы не подозреваете Нигеля. Конечно, чернила были его, но это полнейший абсурд, Нигель никогда не стал бы брать свои чернила. Он не так глуп. И вообще он не виноват.
— Но у него же бывали конфликты с мисс Джонстон?
— О, Элизабет бывала порой просто несносной, но он не обижался. — Патрисия Лейн подалась вперед и горячо произнесла: — Я хочу вам кое — что объяснить про Нигеля Чэпмена. Понимаете, он сам — свой злейший враг. Он производит впечатление тяжелого человека и многих настраивает против себя. Он груб, язвителен, любит насмешничать, а людей это задевает, и они начинают к нему плохо относиться. Но на самом деле он другой. Он застенчивый, несчастный. Он очень хочет, чтобы его любили, но из чувства противоречия сам себе вредит и делает все наперекосяк.
— Да, — сказал инспектор Шарп, — бедняга.
— Но такие люди ничего не могут с собой поделать. Сказывается их тяжелое детство. Нигелю очень несладко жилось в доме. Отец у него — человек грубый, суровый, он никогда не понимал Нигеля. И ужасно обращался с его матерью. После ее смерти они крупно поссорились: Нигель ушел из дому, и отец заявил, что не даст ему больше ни пенса, пускай сам перебивается как может. Нигель сказал, что ему от отца ничего не нужно и он не примет его помощи, даже если отец сам будет предлагать. Мать завещала ему небольшую сумму денег, и после ее смерти он не писал отцу и не пытался с ним увидеться. Конечно, мне очень грустно, что у них так получилось, но вообще — то его отец — неприятный человек. Не сомневаюсь, что Нигель из — за него стал таким озлобленным и неуживчивым. После смерти матери о нем никто не заботился. А у него довольно хрупкое здоровье, хотя интеллекту его можно позавидовать. Он обделен судьбой и просто не может проявить свои лучшие качества.
Патрисия Лейн закончила свой долгий страстный монолог. Щеки ее пылали, дыхание прерывалось. Инспектор Шарп задумчиво смотрел на нее. Ему не раз приходилось сталкиваться с такими девушками. «Она влюблена в парня, — подумал он. — А тот на нее плюет, но, видно, не против, когда с ним нянчатся. Папаша, конечно, не сахар, но мать тоже хороша, испортила сына безмерной любовью и еще больше усугубила конфликт с отцом. Все это старая песня… А вдруг Нигелю Чэпмену нравилась Селия Остин? Вряд ли, конечно… Но вдруг? Патрисия Лейн, вероятно, очень бы страдала, — сказал себе инспектор. — Но неужели настолько, чтобы так жестоко отомстить? Чтобы убить Селию? Наверняка нет… тем более что после помолвки Селии с Колином Макнабом этот мотив явно отпадал». Он отпустил Патрисию Лейн и вызвал Джин Томлинсон.
Глава 10
Мисс Томлинсон оказалась строгой молодой женщиной двадцати семи лет, блондинкой, с правильными чертами лица и поджатыми тонкими губами. Она села и натянуто сказала:
— Я вас слушаю, инспектор. Что я могу для вас сделать?
— Что вы можете сообщить о трагедии, разыгравшейся в пансионате?
— Это ужасно. Просто ужасно, — сказала Джин. — Сама по себе мысль о самоубийстве Селии была страшной, а теперь, когда подозревают, что произошло убийство… — Она умолкла и грустно покачала головой.
— Мы абсолютно уверены, что ее отравили, — сказал Шарп. — Как вы думаете, где мог убийца взять яд?
— Наверное, в больнице Святой Екатерины, где она работала. Но тогда это больше похоже на самоубийство.
— Убийца на это и рассчитывал, — сказал инспектор.
— Но кто, кроме Селии, мог взять яд?
— Очень многие, — сказал инспектор. — Надо было лишь задаться целью. Даже вы, мисс Томлинсон, могли заполучить его, если бы захотели.
— Как вы смеете, инспектор! — Джин задохнулась от возмущения.
— Но ведь вы частенько захаживали в аптеку, мисс Томлинсон?
— Я ходила повидаться с Милред Кейри. Но у меня и в мыслях не было воровать яды!
— Но если бы вы захотели, вы могли бы?
— Я не могла бы сделать ничего подобного!
— Не надо, не горячитесь, мисс Томлинсон. Допустим, что ваша подруга расфасовывает лекарства для больных, а другая девушка стоит у окошечка и занимается клиентами. Ведь в аптеке нередко бывает только два фармацевта. И значит, вы можете незаметно проскользнуть за шкаф, который перегораживает комнату, взять тихонько флакончик, положить его в карман, и аптекарям даже в голову не придет вас подозревать.
— Мне очень обидно слышать ваши слова, инспектор Шарп. Это… это грязное обвинение!
— Но я вас не обвиняю, мисс Томлинсон. Ничуть не обвиняю. Вы меня неправильно поняли. Просто вы сказали, что это невозможно сделать, а я вам доказал обратное. Я вовсе не утверждаю, что так было в действительности. Сами посудите, — добавил он, — какие у меня на то основания?
— Вот именно. Вы, наверное, не знаете, но мы с Селией были подругами.
— Масса отравителей была друзьями своих жертв. Помните пресловутый вопрос: «Когда твой друг тебе недруг?»
— Но между нами не было размолвок. Я очень любила Селию.
— Вы подозревали ее в происходивших кражах?
— О нет, что вы! Я была потрясена. Я всегда считала Селию высоконравственной девушкой. Я и представить себе не могла, что она такая.
— Но клептомания, — сказал Шарп, пристально глядя на Джин, — это болезнь.
Джин еще больше поджала губы. Потом разомкнула их и процедила:
— Не могу сказать, что разделяю ваше мнение, инспектор. Я придерживаюсь старомодных взглядов и считаю, что воровство — это воровство.
— По — вашему, Селия крала просто потому, что ей хотелось заполучить чужие вещи?
— Разумеется.
— Значит, она была человеком без стыда и совести?
— Боюсь, что так.
— М — да! — сказал инспектор Шарп, качая головой. — Нехорошо.
— Увы, разочаровываться в людях всегда грустно.
— Насколько я понимаю, тогда зашла речь о полиции?
— Да. И по — моему, надо было ее вызвать.
— Даже когда Селия призналась?
— Я думаю, да. Я не считаю, что такие поступки должны сходить людям с рук.
— То есть нечего покрывать воров, приписывая им клептоманию, да?
— Ну… примерно так.
— А вместо этого все кончилось хорошо, и мисс Остин уже слышала свадебные колокола.
— Ну, от Колина Макнаба всего можно ожидать, — злобно ответила Джин Томлинсон. — Я уверена, что он — атеист. И вообще он — скептик и циник, очень неприятный молодой человек. Не удивлюсь, если выяснится, что он — коммунист!
— Неужели? — воскликнул инспектор Шарп и покачал головой: — Ай — ай — ай.
— Я глубоко убеждена, что он поддерживал Селию потому, что для него частная собственность не священна. Он, видно, считает, что чужое брать не зазорно.
— Но все — таки, — возразил инспектор, — мисс Остин сама призналась в кражах.
— После того, как ее уличили, — резко парировала Джин.
— Кто ее уличил?
— Ну, этот, мистер… как его звали… Пуаро, который приходил к нам.
— А почему вы решили, что он ее уличил? Он ничего подобного не говорил. Он просто посоветовал вызвать полицию.
— Ну, значит, он дал ей понять, что знает. И, увидев, что игра проиграна, она поспешила покаяться.
— А как насчет конспектов Элизабет Джонстон? Она и в этом созналась?
— Честно говоря, не знаю. Наверное.
— Ошибаетесь, — сказал Шарп. — Она упорно настаивала на своей непричастности к этому делу.
— Ну, может быть. Пожалуй, здесь она действительно не виновата.
— На ваш взгляд, тут замешан Нигель Чэпмен?
— Да нет. Скорее Акибомбо.
— Правда? Почему?
— Из зависти. Цветные вообще страшно завистливы и истеричны.
— Интересно… А когда вы в последний раз видели Селию Остин?
— В пятницу вечером, после ужина.
— Кто пошел спать раньше: она или вы?
— Я.
— Вы не заходили потом к ней в комнату?
— Нет.
— А кто, по — вашему, мог подсыпать ей в кофе морфий — если, конечно, его подсыпали в кофе?