— Не будем вдаваться в подробности, — бесстрастно ответил Колин Макнаб. — Вы не обязаны считаться с моими переживаниями. Я готов ответить на любые вопросы, которые вы сочтете нужными для ведения следствия.
— Вы высказали мнение о том, что поступки Селии Остин диктовались чисто психологическими причинами.
— Без сомнения, — сказал Колин Макнаб. — Если угодно, я объясню вам теоретически…
— Нет — нет, — поспешно прервал его инспектор. — Я вполне доверяю мнению студента — психолога!
— У нее было очень несчастное детство, явившееся причиной эмоционального блока…
— Да — да, конечно. — Инспектор Шарп отчаянно пытался уйти от рассказа об очередном несчастном детстве. С него вполне хватило детства Нигеля. — Вам она давно нравилась?
— Я бы не сказал. — Колин отнесся к вопросу вдумчиво и серьезно. — Такие эмоции, как любовь, влечение, могут нахлынуть внезапно. Подсознательно меня, конечно, тянуло к Селии, но я не отдавал себе в этом отчета. Я не собирался рано жениться, а поэтому мое сознание противилось влечению, проявлявшемуся на подсознательном уровне.
— Ага. Понятно. А Селия Остин была рада помолвке? У нее не было колебаний? Раздумий? Может, она что — то утаила от вас и это ее угнетало?
— Она призналась мне абсолютно во всем. Совесть ее была чиста.
— Вы собирались пожениться… а когда?
— Через некоторое время. Я сейчас не в состоянии обеспечивать семью.
— У Селии были здесь враги? Может, ее кто — нибудь ненавидел?
— Вряд ли. Я много думал над этим вопросом, инспектор. К Селии тут хорошо относились. На мой взгляд, дело совсем не личного порядка.
— Что вы имеете в виду?
— Мне не хотелось бы сейчас уточнять. Пока это лишь смутные догадки, мне самому многое неясно.
И как инспектор ни настаивал, ему не удалось вытянуть из Колина ни слова.
В списке инспектора оставались лишь Элизабет Джонстон и Салли Финч. Сначала он пригласил Салли.
К нему явилась хорошенькая девушка с копной рыжих волос и лучистыми, умными глазами. Ответив на обычные формальные вопросы, Салли неожиданно сама перешла к делу:
— Знаете, что мне хочется, инспектор? Мне хочется поделиться своими соображениями. Лично моими. Понимаете, в этом доме творится что — то неладное, что — то действительно неладное. Я просто уверена!..
— Потому что Селию Остин отравили?
— Нет, у меня и раньше возникало такое чувство. Причем давно. Мне не нравилось, что тут происходит. Не нравилось, что кто — то разрезал рюкзак, а потом искромсал шарф Валери. Не нравилось, что конспекты Черной Бесс залили чернилами. Я собиралась уехать отсюда, уехать немедленно. И я обязательно уеду, как только вы разрешите.
— Значит, вы боитесь, мисс Финч?
Салли кивнула:
— Да, боюсь. Я чувствую во всем происходящем страшную жестокость. Да и сам пансионат — это как бы коробка с двойным дном. Нет — нет, инспектор, я говорю не о коммунистах. Я чувствую, что слово «коммунисты» так и готово сорваться у вас с языка. Но дело не в них. И может быть, в общежитии даже не творится ничего противозаконного. Я не знаю. Но готова поспорить на что угодно — эта жуткая баба в курсе дела.
— Баба? О ком вы говорите? Уж не о миссис ли Хаббард?
— Нет, мама Хаббард — прелесть. Я имела в виду старую волчицу Николетис.
— Весьма интересно, мисс Финч. А вы не могли бы уточнить вашу мысль? Насчет миссис Николетис.
Салли покачала головой:
— Увы, я не могу сказать ничего определенного. Но стоит мне увидеть ее — и мороз по коже. Здесь происходят странные вещи, инспектор.
— Мне бы хотелось услышать что — то более конкретное.
— Мне тоже. Вы, наверное, решили, что у меня больное воображение. Возможно, однако я не исключение. Взять хотя бы Акибомбо. Он перепуган до смерти. И по — моему, Черная Бесс тоже, хотя и не подает виду. И мне кажется, инспектор, Селия что — то знала.
— О чем?
— В том — то и загвоздка. О чем? Но я помню, тогда, в последний день, она что — то говорила… мол, все должно выясниться… Она призналась в своих проступках, но намекнула, что знает кое — какие секреты и они скоро раскроются. Я думаю, что она знала чьи — то тайны и поэтому ее убили.
— Но если дело было так серьезно…
Салли его перебила:
— Вряд ли она представляла себе, насколько это серьезно. Она не отличалась сообразительностью. А попросту говоря, была дурочкой. Она что — то знала, но ей и в голову не приходило, что ее подстерегает опасность. Хотя, конечно, это лишь мои домыслы.
— Ясно. Спасибо… А когда вы в последний раз видели Селию Остин, в гостиной после ужина?
— Да. Хотя… вообще — то я ее и потом видела.
— Где? Вы заходили к ней в комнату?
— Нет, но, когда я пошла к себе, она как раз уходила.
— Уходила? Из дома?
— Да, она стояла в дверях.
— Довольно неожиданный поворот. Мне никто об этом не говорил.
— Думаю, никто просто не знает. Наверное, она попрощалась и сказала, что идет спать, и я, как и все остальные, была бы в этом уверена, если бы не видела ее своими глазами.
— Значит, на самом деле она поднялась к себе, переоделась и куда — то пошла. Так?
Салли кивнула:
— Я думаю, ей нужно было с кем — то встретиться.
— Так — так… С кем — то чужим или из пансионата?
— По — моему, из пансионата. Ведь если бы ей хотелось поговорить с человеком с глазу на глаз, она вполне могла бы пригласить его к себе. А раз она ушла, значит, ей предложили встретиться в другом месте, чтобы сохранить это свидание в тайне.
— Вы не знаете, когда она вернулась?
— Понятия не имею.
— Может, Жеронимо, слуга, знает?
— Если она вернулась после одиннадцати, то да, потому что в одиннадцать он запирает входную дверь на засов. А до этого она закрывается просто на ключ, который есть у каждого студента.
— А вы не помните точно, во сколько она ушла из дома?
— Где — то около десяти, может, чуть позже, но ненамного.
— Понятно. Спасибо за информацию, мисс Финч.
Последней, с кем беседовал инспектор, была Элизабет Джонстон. Инспектор поразился ее выдержке. Она отвечала на каждый вопрос четко и уверенно, а потом спокойно ждала следующего.
— Селия Остин, — сказал инспектор, — с негодованием отвергла подозрение в том, что она причастна к порче ваших конспектов, мисс Джонстон. Вы ей поверили?
— Да. Думаю, Селия не виновата.
— Вы не предполагаете, кто виноват?
— Сам собой напрашивается ответ, что Нигель Чэпмен. Но на мой взгляд, такой вывод слишком поспешен. Нигель умен, он не стал бы брать свои чернила.
— А если не Нигель, то кто?
— Я затрудняюсь ответить. Но думаю, Селия знала или, по крайней мере, догадывалась.
— Она вам говорила?
— Да, но не прямо. Она зашла ко мне перед ужином, в день своей смерти. Зашла сказать, что хотя она виновата в краже вещей, но до моей работы она не дотрагивалась. Я ответила, что верю, и спросила, не знает ли она, кто это сделал.
— И что она ответила?
— Она… — Элизабет на миг умолкла, стараясь как можно точнее вспомнить слова Селии. — Она ответила: «Я не уверена, потому что не вижу причины… Наверное, это сделали по ошибке или случайно. Но я убеждена, что тот, кто это сделал, глубоко раскаивается и готов сознаться». А еще она сказала: «Я вообще многого не понимаю. Зачем эта возня с лампочками, когда пришла полиция?»
Шарп перебил ее:
— Что — что? Простите, я не понял… Что за история с полицией и лампочками?
— Не знаю. Селия сказала только: «Я их не трогала. — И добавила: — Может, это имеет какое — то отношение к паспорту?» — «К какому паспорту?» — переспросила я. А она сказала: «По — моему, у кого — то здесь фальшивый паспорт».
Инспектор посидел молча. Наконец — то картина начала проясняться. Вот оно что… Паспорт…
Он спросил:
— А что она еще говорила?
— Ничего. Она лишь сказала: «Во всяком случае, завтра я буду знать гораздо больше».